Современный румынский детектив
Шрифт:
— Можете не оправдываться! Лишь бы краны и газ не забывали.
— Я в вашем распоряжении. Зайдемте ко мне?
— Ну, раз уж мы встретились здесь, может быть, наоборот, если у вас нет каких-то неотложных дел, поедемте со мной?
Мне это кажется или он побледнел? Потом я соображаю, что выразился несколько двусмысленно.
— Я хочу сказать… Ваша машина на ходу?
— Да, конечно. Стоит там, перед домом.
— Тогда, может быть, мы прокатимся немного по шоссе?
— Пожалуйста, с удовольствием…
Я чувствую, что он в некотором смущении. Кто знает, не грозит ли мне второй раз за утро опасность аварии,
Едем. С удовлетворением отмечаю, что масштабы беспокойства Мирчи Рошу не толкают его на превышение законной скорости. Он, без сомнения, озабочен, если не сказать больше, но не игнорирует светофоры и ведет машину четко и уверенно. Я поглядываю на него искоса. Красивая борода! И черная! Не эта ли борода осталась в памяти импресарио Попеску? Так или иначе, но это та самая борода, которая утверждает, что она сидела на эстрадном ревю в Констанце за спиной товарища недопустимых габаритов, по каковой причине почти ничего из представления не разглядела, в то время как ее приятель с полным удовольствием наслаждался зрелищем совсем в другом конце Дворца спорта…
Мы еще не доехали до площади Виктории, как я прошу Мирчу Рошу остановиться на платной стоянке.
— Вы знаете, я раздумал. Дальше не поедем. Зато у меня к вам другая просьба, и мне бы хотелось, чтобы вы выполнили ее беспрекословно. Она, так сказать, деликатного свойства, поэтому я вас попрошу не задавать никаких вопросов, даже если некоторые вещи покажутся вам странными.
Он отвечает не сразу. Такое впечатление, что он подавляет вздох, затем решается:
— Я слушаю вас внимательно, сделаю все, что надо, и не буду просить объяснений.
— Сейчас у нас двенадцать пятьдесят, скажем — час. С этой минуты и до восьми часов завтрашнего утра вы должны предоставить в мое распоряжение вашу машину и ваш дом,
— То есть как?.. — заикаясь, переспрашивает Мирча Рошу.
— То есть, — отвечаю терпеливо, не напоминая об обещании ни о чем не спрашивать, — вы даете мне ключ от дома, выходите из машины, уступаете мне место за рулем, даете ключ зажигания и права, потом я вас отвожу, куда желаете, с условием, чтобы вы все это время находились как можно дальше от собственного дома. Если вам негде переночевать, могу уступить свою квартиру.
— То есть вы хотите сказать, что… — говорит художник, чей словарный запас растаял на глазах.
— То есть, — подхватываю я эту игру в оторопь, — мне должны нанести визит у вас на квартире сегодня ночью. Я выпровожу гостя еще до рассвета, и, как я уже вам сказал, в восемь можете принимать дом и машину в целости — сохранности. Кроме того, предупреждаю, чтобы вы не строили никаких планов на завтрашний вечер, потому что…
— То есть дом и машина вам будут нужны и завтра вечером?
— Послушайте, у меня впечатление, что вы собираетесь бросить живопись и заняться беллетристикой. Начинать каждую фразу с" то есть" — звучит неплохо для новичка. Но пока, будьте любезны, оставим изящную словесность. Ключи!
А теперь пустим киноленту так, чтобы время от часу до девяти не прошло, а пролетело. Это потому, что я не помню и мне действительно неважно, как протекло время до этого часа, который в народе называют девять вечера и только дикторы и железнодорожники — двадцать один час.
Капитан Марчел Константин, которого я уж и не помню когда в последний
И вот я в кресле, не только удобно, но и стратегически верно расположенном в спальне Мирчи Рошу: высокая спинка совершенно скрьюает меня от глаз или от фонарика возможного гостя, если он войдет через дверь; кресло достаточно широкое, оно дает мне свободу движения в случае опасности; в зеркале, висящем напротив, виден фрагмент двери, как раз столько, сколько надо, чтобы заметить, как она открывается, и не быть замеченным самому; нижняя часть окна, прикрытая только тюлевой занавеской, пропускает свет с улицы…
Да, в кресле удобно, что и говорить, но и удобство вещь относительная, когда часы тянутся, а ты дал себе зарок сидеть неподвижно, не дремать и держать ухо востро, может быть, всю ночь. Правда, в промежуток времени с девяти, когда я встал, то бишь сел на вахту, и до сего часа, до трех с минутами, уместился феномен, который мои коллеги, а особенно мой шеф полковник Думитреску, называют" каталепсией по Бребенелу". Я оцениваю результаты этой каталепсии как удовлетворительные. Кто против? Воздержался? Никто, превосходно, принято единогласно, и можно послать моей голове телеграмму одобрения и приветствия. Мозаика наконец укомплектована полностью. И все же…
Все же, если в механизме, который я собирал по винтику, по колесику, который уже несколько дней как крутится, а этой ночью сделал свой последний оборот, — если в нем что-то не сработает, то ожидаемый мной визит может и не последовать. В таком случае все здание рушится и надо будет замуровать кого-нибудь заживо, чтобы возвести его снова. Не говоря уже о том, как мне будет стыдно перед Мирчей Рошу, который проводит эту ночь бог знает как, с кем попало, где-нибудь в баре или перед Марчелом Константином, который патрулирует вокруг дома, да даже перед самим собой.