Современный швейцарский детектив
Шрифт:
— Садитесь, господин Маттеи, — предложил я.
Официальность моего тона явно огорчила его. Мы сели. Я не курил и закуривать не собирался. Это встревожило его.
— Федеральное правительство заключило с государством Иордания договор, в соответствии с которым предоставило в его распоряжение специалиста по организации полицейского дела, — начал я. — Вы, доктор Маттеи, в свою очередь заключили с Иорданией соответствующий контракт. Вы не пожелали ехать и тем самым нарушили оба договора. Мы с вами юристы, а посему разъяснения тут излишни.
— Конечно, — подтвердил Маттеи.
— В связи с этим прошу вас возможно скорее отправиться в Иорданию, — заключил я.
— Я не поеду, — ответил Маттеи.
— Почему?
— Убийца Гритли Мозер еще не найден.
—
— Да.
— Но у нас есть его признание.
— Должно быть, у него сдали нервы. Еще бы: непрерывный допрос, безнадежность, чувство отверженности. Есть тут и моя доля вины, — вполголоса продолжал он. — Разносчик обратился ко мне, а я ему не помог. Я торопился в Иорданию.
Странное создалось положение. Еще накануне в наших разговорах царила полная непринужденность. А сейчас мы сидели друг против друга с официальным, чопорным видом, оба в парадных костюмах.
— Прошу вас, господин начальник, передать мне это дело на доследование, — сказал Маттеи.
— На это я не могу согласиться. Ни под каким видом! Вы больше у нас не работаете, доктор Маттеи.
Маттеи в изумлении воззрился на меня.
— Я уволен?
— Вы поступили на службу к иорданскому правительству и, таким образом, ушли от нас, — спокойно пояснил я. — Договор вы нарушили — это ваше дело. Но, зачислив вас снова, мы тем самым косвенно одобрим ваш поступок. Поймите, это невозможно.
— Вот как. Понимаю, — произнес Маттеи.
— И ничего тут поделать нельзя, — заключил я.
Мы помолчали.
— Когда я по дороге в аэропорт завернул в Мегендорф, я увидел там детей.
— И что же?
— За гробом шли дети, много детей.
— Ничего удивительного.
— И на аэродроме тоже были дети, школьники, целыми классами.
— Ну так что же? — Я удивленно посмотрел на Маттеи.
— А что, если я прав, что, если убийца Гритли жив тогда, значит, другим детям грозит такая же опасность? — спросил Маттеи.
— Разумеется, — спокойно подтвердил я.
— А раз такая угроза существует, обязанность полиции защитить детей, пресечь возможность нового преступления, — с жаром закончил Маттеи.
— Так вот почему вы не улетели: чтобы защитить детей, — медленно выговорил я.
— Да, потому, — ответил Маттеи.
Я помолчал. Поведение Маттеи стало мне понятнее. Да, согласился я, вполне возможно, что угроза для детей не устранена. В случае если его, Маттеи, предположение правильно, остается только надеяться, что настоящий убийца как–то выдаст себя или, на худой конец, в следующий раз оставит такие следы преступления, за которые можно будет уцепиться. Мои слова звучат цинично. Но это не цинизм, а жестокая правда. Власть полиции ограничена — и должна быть ограничена. Хотя на свете возможно решительно все, даже самое невероятное, исходить надо из вероятия. Мы не можем с полной уверенностью утверждать, что фон Гунтен виновен, впрочем, такой уверенности у нас почти и не бывает. Мы можем говорить только о вероятии его виновности. Если отбросить домыслы о каких–то неведомых преступниках, единственным, на кого падает подозрение, остается разносчик. Он уже был повинен в преступлении против нравственности, при нем найдены бритвы и шоколад, на одежде у него обнаружена кровь, далее — своими торговыми делами он занимался также в кантонах Швиц и Санкт–Галлен, где были совершены два таких же убийства, и, наконец, он сознался сам и покончил с собой. После всего этого проверка его виновности — занятие чисто дилетантское. Здравый человеческий смысл говорит, что убийство совершил фон Гунтен. Конечно, здравый смысл может дать осечку, а мы можем по–человечески заблуждаться. Но такой риск нам часто приходится брать на себя. Убийство Гритли Мозер не единственное преступление, которым мы вынуждены заниматься. Только что оперативная группа выехала в Шлирен. Кроме того, за нынешнюю ночь совершены четыре кражи со взломом. Даже по чисто техническим причинам мы не можем позволить себе роскошь повторного расследования. Что было возможно, мы сделали. А дети всегда под угрозой. За год происходит
Я замолчал.
С улицы донесся перезвон колоколов.
— Поверьте, я понимаю всю… сложность вашего положения. Вы действительно очутились между двух стульев, — вежливо заметил я, показывая, что разговор окончен.
— Благодарю вас, господин доктор. В первую очередь я займусь делом об убийстве Гритли Мозер. На свой страх и риск.
— Выбросьте вы эту историю из головы, — посоветовал я.
— Ни в коем случае, — возразил он.
Я подавил раздражение.
— Если так, прошу вас больше не докучать нам, — только и сказал я, вставая.
— Как вам будет угодно, — ответил Маттеи.
После чего мы расстались, не подав друг другу руки.
19
Нелегко было Маттеи, покидая пустое здание полиции, пройти мимо своего бывшего кабинета. Табличку на дверях успели сменить, а Феллер, который околачивался здесь по воскресеньям, явно смутился, встретившись с ним, и промямлил что–то невразумительное. У Маттеи было такое чувство, точно он выходец с того света, а главное, его огорчало, что он не может пользоваться служебной машиной. Ему хотелось как можно скорее добраться до Мегендорфа, но выполнить это намерение было не так–то легко: вроде бы и недалеко это местечко, да путь туда довольно сложный. Надо ехать восьмым трамваем, потом пересесть на автобус. В вагоне оказался Тройлер с женой. Они ехали к ее родителям; он вытаращил на полицейского комиссара глаза, но от вопросов воздержался. Вообще Маттеи встретил кучу знакомых, какого–то преподавателя Высшего технического училища, какого–то художника. Он очень туманно объяснял, почему не уехал в Иорданию, и всякий раз возникало ощущение неловкости, тем более что его «повышение» и отъезд были торжественно отпразднованы; и опять он почувствовал себя выходцем с того света.
В Мегендорфе только что отзвонили колокола. Крестьяне в воскресной одежде толкались на деревенской площади или кучками направлялись к «Оленю». В воздухе против предыдущих дней посвежело, с запада наплывали тучи. Возле дома «На болотцах» мальчишки уже играли в футбол; ничто не напоминало о том, что на днях неподалеку от деревни произошло убийство. Все было радостно, где–то пели «У колодца близ ворот». Перед большим крестьянским домом с высоченной кровлей и стенами из брусьев ребятишки играли в прятки; какой–то мальчуган сосчитал до десяти, и все бросились врассыпную. Маттеи остановился посмотреть на их игру.
— Дядя, — послышался шепот позади него.
Он обернулся. Между поленницей дров и садовой оградой стояла девчушка в голубом платьице. Волосы каштановые, глаза карие. Урсула Фельман.
— Что тебе? — спросил комиссар полиции.
— Стань передо мной, чтобы меня не нашли, — прошептала девочка.
Маттеи послушно встал.
— Урсула, — начал он.
— Не говори так громко. А то услышат, что ты с кем–то разговариваешь, — прошептала девочка.
— Урсула, — прошептал теперь и Маттеи, — про великана я не верю.
— Что ты не веришь?
— Что Гритли Мозер встретился великан ростом с гору.
— А он есть на самом деле.
— Ты его видела?
— Нет, Гритли видела. Замолчи скорей.
Рыжеватый веснушчатый парнишка крался из–за дома. Он–то и должен был искать остальных. Постояв перед полицейским комиссаром, он так же крадучись огибал теперь дом с другой стороны.
Девочка тихонько хихикнула.
— Не заметил меня.
— Гритли рассказывала тебе сказки, — шептал Маттеи.