Совсем чуть-чуть счастливой жизни
Шрифт:
Эльза
Мишкиного отца, с детства называли Василич, за покладистый характер и за чрезмерную взрослость. Он работал на шахте и любил после смены выпить пивка. Сдувал пену с первой кружки и пил жадно, большими глотками, до самого дна, потом шумно ставил пустую кружку на стол, и вытерев губы рукой, подвигал к себе вторую. А вот с ней он не торопился: закуривал любимый «Опал» и погружался в сладостную негу, наслаждаясь тем, как по всему телу растекается умиротворённость. Эта привычка осталась ещё с тех времён, когда он в кромешном аду на километровой глубине рубил уголь. О чём он думал в те дни, глядя на ветку, раскачивающуюся за мутным
На улице было прохладно. Василич закурил, прикрывая ладонью горящую спичку, выпустил клуб ароматного дыма и ноги сами собой понесли его к «Стекляшке», что стояла на противоположной стороне улицы. Сквозь огромные грязные окна пивбара было видно, как толстая Нюра, одетая в замусоленный белый халат, трёт пустые столы тряпкой, сметая прямо на пол кости от недоеденной таранки. Переполненный желанием не ограничиваться сегодня двумя кружками, он взялся за ручку двери и потянул её на себя, изнутри уже пахнуло тёплым перегаром, как вдруг откуда-то снизу послышался какой-то странный звук, похожий на плачь ребёнка. Василич наклонил голову. У его ног сидела маленькая собачонка, она дрожала всем телом и смотрела на него огромными грустными глазами, полными слёз. Он присел, хрустнув коленями, и боясь раздавить её своими огромными ручищами, поднял, прижал к груди и оглянувшись по сторонам, пошёл в глубь парка. Усевшись на лавочку, достал из кармана нетронутый тормозок, развернул его и разломал бутерброд пополам.
– Угощайся, – сказал он, освободив из хлебного плена кусок докторской колбасы.
Собачка с опаской принюхалась, искоса посмотрела на человека, и не почувствовав угрозы, жадно впилась в колбасу зубами. Через минуту её живот раздулся, словно она проглотила мяч.
– И что мне теперь с тобой делать? – задумчиво спросил он, протягивая ей вторую половинку бутерброда – Хочешь ещё?
Та, не отводя взгляд от колбасы, отвернулась, и постояв немного, переминаясь с ноги на ногу, покрутилась вокруг себя и уютно улеглась, положив свою маленькую головку на его ручищу, держащую остаток бутерброда. Выпустив в сторону дым, и затушив о лавочку сигарету, отец укрыл собачку полой своего пальто, и она моментально уснула. Через час рука затекла и на спине от холода начали ныть старые раны, но он продолжал сидеть, боясь потревожить несчастное животное. Словно почувствовав это, собачка приподняла голову и с надеждой посмотрела в глаза своего спасителя.
– Пойдём домой, – произнёс он, разминая высвободившуюся руку. – Со своими познакомлю. Может не выгонят нас.
Собачонка радостно взвизгнула, завиляла тоненьким хвостом, после чего крепко прижалась к его груди, и всю дорогу, пока они шли, поминутно принюхивалась, проверяя не исчез ли куда-нибудь её новый хозяин.
– Василич, чего не заходишь? – услышал он знакомый голос, доносящийся из открытой двери пивбара. – Сегодня Нюрка ещё не разбавляла.
– Некогда.
– А зачем тебе эта шавка?
– Не твоё дело. Иди бухай дальше.
– Значит на тебя не заказывать?
– Нет.
Потоптавшись в нерешительности на пороге, он, наконец, открыл дверь и вошёл в дом.
– Ну что, принимайте. Это Эльза, – произнёс он, доставая из-за пазухи собачонку, готовый к любой реакции жены.
– Где ты взял это чудо? – расплывшись в улыбке, воскликнула та.
– Ой, какая хорошенькая, – расплылся в улыбке Мишка.
– Наверное кто-то потерял. Стояла возле «Стекляшки»…
– Голодная?
– Сомневаюсь, – ответил отец, – весь мой тормозок сожрала.
– А почему Эльза?
– Не знаю. Откуда-то это имя всплыло, пока ехал.
– А ей подходит, – сказала мама, взяв собачку на руки. – Ты ужинай сам, а я её пока искупаю. Пошли, Миша, поможешь.
Отец переоделся в домашнее, достал из холодильника бутылку водки и налил полстакана. Это тоже была традиция – полстакана перед обедом, не больше. Выпивалась водка залпом, а потом сразу же горячий борщ. Душа и тело моментально обретали лёгкость и безмятежные мысли брали верх над всякого рода проблемами, которые с годами не отступали, а лишь накапливались. Эти мгновения забытья он очень любил.
Эльза вбежала на кухню, благоухая самым дорогим шампунем, который только был в доме и принялась неистово тереться мордочкой о коврик, чем вызвала умильную улыбку на суровом папином лице.
– Ты уверен, что хочешь оставить её? – спросила жена, вытирая мокрые руки полотенцем.
– Мишка будет рад.
Эльза почувствовала нежное прикосновение, рука скользнула по спине и легонько сжала её хрупкое тельце, оторвав от пола.
– Пойдём спать, – услышала она шёпот своего нового хозяина.
– А где ей постелить? – спросила жена.
– Со мной пусть лежит. Места много. Тем более чистая такая.
– Избалуешь её.
– Ты сына избаловала, почему я не могу побаловать собаку.
– Ладно, иди, – махнула она рукой, – тебя всё равно не переспоришь.
Эльза долго топталась по кровати, осознавая объем своего счастья, потом крутилась на одном месте, подгребала под себя одеяло, не веря, что будет сегодня спать не на куче лохмотьев, брошенных возле мусорника, а в настоящей тёплой постели, рядом со своим спасителем. Наконец, она улеглась, так, чтобы кончик носа касался руки своего спасителя, и не моргая уставилась в его глаза, которые сначала покрылись поволокой, а потом медленно закрылись. Комната наполнилась звуками раскатистого храпа. Эльза зевнула и моментально уснула. Это было самое счастливое мгновение в её жизни.
Утром она быстренько сделала свои дела и резвилась во дворе, изучая огромную красивую территорию, огороженную неприступным забором. Неизвестно, что за ген живёт в собаках всех пород, но они настойчиво хотят найти лазейку в ограждение, чтобы заглянуть в другой мир. Эльза не стала исключением. Потыкавшись носом во все возможные для проникновения места, и поняв, что просто так туда не прорваться, она начала рыть подкоп. Василич сидел на лавочке в тени виноградной лозы, окутавшей арку, ведущую к дому, и с улыбкой наблюдал за тем, как его собачка своими маленькими лапками вгрызается в землю.
– А ну, прекрати! – крикнул он, метнув в нарушительницу виноградинку.
Эльза оглянулась, и виновато поплелась к отцу, запрыгнула к нему на колени и словно извиняясь, принялась лизать его руку. А тот и не злился вовсе. Какая-то необъяснимая волна умиления прокатилась по его телу. Это было такое забытое сладостное ощущение, испытанное впервые, когда только что привезённый из роддома сынишка, прикоснулся своим маленьким пальчиком к его руке.
Незаметно прошло несколько лет. Эльза стала полноправным членом семьи и даже ездила вместе со всеми на море, правда, плавание пришлось ей не по вкусу, оказавшись в воде, она моментально разворачивалась мордой к берегу и что есть сил работая лапками, плыла к спасительной суше. После этой поездки достаточно было крикнуть: "Пойдём купаться", и Эльза, поджав хвост, тут же прекращала баловаться и пряталась под диван.