Совсем другая сторона

Галина Мария Семеновна

— Иди наверх — сказал Хаарт.

Я пробормотала что-то насчет того, что неплохо бы выпить чего-нибудь горячего, если уж поесть тут нельзя.

— Иди наверх и закрой за собой дверь, — повторил Хаарт, — я принесу тебе поесть.

Я поднялась по деревянной стертой лестнице, по-прежнему чувствуя спиной внимательные взгляды. На втором этаже имелось несколько комнат — все они сейчас были пусты. Я вошла в ближайшую. Не комната — каморка с наклонным потолком и крохотным окном. Из окна в лиловых сумерках проглядывала все та же бесконечная равнина под мягко освещенным небом — где-то, у самого края, светились тусклые огоньки. В комнате была постель — низкие дощатые нары, покрытые домотканой дерюгой.

Я повалилась на них, не раздеваясь — благодарение Богу, тут нет насекомых. Снизу доносился глухой шум — невнятный гул голосов, но, для такого скопления народа, впрочем, не слишком громкий. Мне приходилось бывать в самых разных гостиницах, в самых разных городах, — эта была еще не самая противная. На дверях не было запора, никакого замка, ничего — я их просто прикрыла за собой, когда вошла. Убаюканная этим мерным монотонным гулом, напоминающим шум морского прибоя, я задремала.

Разбудил меня Хаарт. Он принес пресную лепешку и отвар из трав, который тут у них безуспешно притворялся чаем. Пока я расправлялась со всем этим добром, он, сидя на краю постели, расшнуровывал сапоги.

— Почему они все на меня так уставились? — поинтересовалась я.

— Здесь редко бывают женщины, — пояснил Хаарт — это не в обычае.

— А что тут тогда делают женщины? Дома сидят?

— В основном, да. Я бы тебя оставил, но дом стоит на отшибе. А вокруг неспокойно.

— Из-за чего, из-за Кочевья?

— Нет, — ответил Хаарт. — Из-за банд с той стороны. И, кстати, никогда на людях не вступай первая в разговор.

— Это тоже не принято?

— Да.

— А у нас не так.

— У вас все друг друга перестреляли, — возразил он. — Там сейчас такое делается… Я думаю, потому и Проход закрылся.

Значит там смертоубийство. Что ж, к тому шло… Никаких угрызений по поводу того, что они занимаются этим без моего участия, у меня не было. Я попала в другой мир, я все равно. что мертва. Там холод и голод, и беспредел, и войска в оцеплении. Но дело не этом…

— Кто закрыл Проход? Как это получилось, что через него больше нельзя пройти, я хочу сказать?

Я уже пыталась задать этот вопрос и, примерно, с тем же результатом.

Хаарт пожал плечами.

— Не знаю. Но если Проход закрыт, значит, его кто-то закрыл, верно? А может, он и сам как-то закрылся.

— Послушай, это же не просто дырка какая-нибудь. Это что-то, связанное с огромной энергией… поля какие-то. — Я и сама не понимала, что оно такое, поэтому звучало все это как-то неубедительно. — Чтобы открывать или закрывать такие штуки, нужно иметь очень высокий технический уровень. И огромные мощности. И, потом, леммы… Они не сказали, что Проход закрылся. Они сказали, что он закрыт. А это разные вещи — правда?

— Я примерно представляю себе, о чем ты говоришь, — сказал Хаарт, — но я, правда, не знаю. Может быть…

— Что?

— Нет. Ничего.

Было ясно, что больше от него ничего не добиться. Может, попробовать по-другому?

— Послушай, а зачем тут радиоприемник? Я видела на рынке. Что тут слушать? Значит, тут кто-то что-то передает?

— Ну, конечно, кто-то передает, — раздраженно ответил Хаарт, он уже явно начинал злиться, — я сам передаю. У меня наверху передатчик стоит. Мало ли что может случиться, Кочевье может свернуть с тропы — такое иногда бывает, или эти твои бандиты нападут. Да все, что угодно. Я же тебе говорил, старайся задавать поменьше вопросов. Почему ты все время задаешь какие-то бессмысленные вопросы?

Видимо, женщине не к лицу задавать вопросы, равно как и вступать первой в разговор. Это дурной тон. Но дело не в том, что я нарушаю какие-то обычаи, у меня сильное подозрение, что Хаарт стерпит, если я только не опозорю его на людях. Дело в том, что тут, вообще, похоже, никто

не задает вопросы. То ли им просто не приходит в голову задуматься над устройством этого мира, то ли здесь, как и во всяком другом приличном обществе, существуют свои запретные темы — есть вещи, о которых не принято говорить. Все о них знают, все молчат. Причины в таких случаях могут быть самые разные, но результат всегда один и тот же. Но если молчат люди, тогда, может, скажет кто-нибудь другой? Леммы? Они-то явно что-то знают. В конце концов, это была именно их новость. Они вообще много чего знают, эти леммы, раз умеют читать мысли. Я и сама не понимала, почему они произвели на меня такое впечатление, эти существа. Может потому, что не казались карикатурным подобием людей, как те же сульпы. Это было нечто, чему у нас не было никаких аналогий. Они ничем не напоминали нас, они не были людьми, но из под этих хрупких, нечеловечески гибких пальцев выходили изделия удивительной красоты и формы. Странно — а ведь на рынке я не видела ни одной людской поделки, ни одной безделушки — ну, вроде тех дурацких ковриков с лебедями и русалками, которых полным-полно на наших базарах. Все вещи добротные, даже красивые, но все функциональное, ничего просто так… для красоты… для удовольствия…

5.

Утром, когда мы собирались, я молчала, как зарезанная — надеюсь, Хаарт был доволен.

Опять же, никуда мы с утра не поехали, а вновь отправились бродить по базару. Рыночная площадь довольно быстро наполнялась народом, хотя, самое оживленное время, видимо, приходилось на полдень.

— Нам надо купить муку, — сказал Хаарт, — и соли.

И нырнул в эту толпу.

Я пробиралась за ним. В голову мне закралось нехорошее подозрение, что, раз тут женщина не может слова молвить, как у нас на Востоке, то и тяжести тоже положено таскать ей. А мужчина должен идти впереди и отмахиваться кинжалом.

И тут я впервые увидела конченного.

Он сидел на земле — может, он и мог передвигаться без посторонней помощи, но это должно было стоить ему огромных усилий — расплывшаяся, бесформенная туша, настолько, что руки и ноги у него походили на чудовищные ласты.

Я отвела в сторону взгляд, как обычно делаешь, когда сталкиваешься с каким-нибудь уродством или увечьем, и уже хотела пройти мимо, но тут он меня окликнул:

— Эй!

Я вздрогнула и обернулась.

— Привет, — сказал он.

Он говорил на языке той стороны.

— Ты ведь оттуда, верно? — сказал он. — повезло тебе. Вовремя ты оттуда убралась. Там сейчас, знаешь, что творится?

— Может, не везде, не во всем мире, я хочу сказать… — Я все еще старалась не смотреть на него.

— В Европе — точно. Послушай, а ведь я тебя знаю. И отца твоего помню. Я еще на лекции к нему ходил и в экспедиции с ним пару раз ездил, не помню как его фамилия.

Я помнила, как его фамилия, этого человека — каким-то образом я узнала его. Звали его Ян и, когда я его последний раз видела, он был нормальным стройным парнем. Лет пять назад это было, а потом он куда-то делся. Тогда многие куда-то девались, все носились по свету, как безумные, в предчувствии грядущих катаклизмов…

Хаарт окликнул меня из толпы и я была рада этому. Под насмешливым взглядом человека с той стороны я попятилась, потом повернулась и кинулась бежать.

Хаарт уже грузил мешки на телегу. Видимо, насчет тяжестей я напрасно беспокоилась.

— Ну, что опять? — спросил он.

— Там сидит человек… он выглядит очень страшно.

— А, — сказал Хаарт, — это, наверное, конченный.

— Что это значит?

— Болезнь.

— Заразная?

— Нет. Не думаю. — Он забросил последний мешок на телегу и кивком велел мне садиться, — во всяком случае ты можешь не волноваться.