Совсем как человек
Шрифт:
— И солгали. Никогда бы не подумал, что вы занимаетесь такими глупостями. И вообще, может быть, вы мне скажете, с какой целью вы подняли весь этот тарарам?
— Вот ваша супруга очень хорошо это поняла. Что ж, женские заботы у всех одинаковы. Видите ли, на моего мужа положиться совершенно невозможно, но ведь не собака же он, не могу же я его оставить. И вдобавок, раз уж мы вместе живем, я все-таки женщина и я его люблю…
— Говорите, пожалуйста, конкретно. С какой целью вы меня обманули?
— Потому что мне его жалко.
— Жалко?
— Ему
— Ладно, пусть будет товарищ.
— Но если бы вы не стали с ним разговаривать, сэнсэй, вы бы не сделались его собеседником…
Через полуоткрытую дверь послышался шум воды, льющейся из душа. У этой женщины блузка была какого-то странного романтического покроя, она царапала мои нервы, как бормашина — десну.
— А почему этим должен заниматься именно я?
— Об этом я особенно не задумывалась. Просто сегодня утром он услыхал сообщение о ракете и страшно разволновался. По-моему, он испугался, что все его мечтания пойдут прахом. А он же человек, ему захотелось поговорить с кем-нибудь. Ему необходим был товарищ, все равно кто. Ребенок, например, если ему не с кем играть, начинает плакать.
— И моя супруга со всем этим согласилась?
— Да, мы с ней чуть не расплакались вместе.
— Экий вздор! Вы уж совсем зарапортовались…
— Ну, насчет того, чтобы вместе расплакаться, я, может быть, немного преувеличила.
— И куда она ушла?
— Этого она мне не сказала… Она только сказала, что пойдет немного прогуляться, пока мой муж у вас, чтобы дать бедняге возможность выговориться…
— Глупости! Уж свою-то жену я хорошо знаю. Не такая она лицемерка, чтобы жалеть голодного пса больше, чем голодного человека.
— Так уж и пса… Впрочем, в сердце своем женщина всегда остается женщиной.
— Вы ничего не понимаете, сударыня, — проговорил я. Нарастающий гнев перекатывался у меня во рту, как таблетка от кашля. — Да, ничего не понимаете… Не знаю, такой ли он жалкий человек, ваш супруг, каким вы его считаете, но он странный человек. Если хотите знать, он в высшей степени самоуверен и упрям. Он — превосходный софист, а это, согласитесь, как-то не вяжется с поврежденным умом.
— Но ведь он так одинок…
— Сударыня, вы знаете, что такое топология?
— Кажется, было такое лекарство из водяных жуков…
— Безнадежно. Топология есть фазовая геометрия, и ваш супруг разбирается даже в этой области. Жалеть такого человека просто смешно. Как это нелепо с вашей стороны, сударыня, — испытывать жалость к такому мощному мозгу.
— Да ведь он серьезно верит, будто он марсианин.
— Ну и прекрасно! Конечно, если у вас есть основания недвусмысленно утверждать, что это не так… Только не надо голословных утверждений… Честно говоря, если поразмыслить, будет трудновато решить, то ли ваш супруг — землянин, заболевший марсианской болезнью, то ли вы — марсианка, заболевшая земной болезнью…
— В диагнозе из лечебницы черным по белому написано, что мой муж болен.
— Ну и что же? В лечебнице вашего супруга принимают
— Да человек же он…
— Согласен, «совсем как человек»… Но ведь доказательств, что он не марсианин, тоже нет!
— Глупости это…
Ее круглые, как у рыбы, глаза с узкими зрачками широко распахнулись, как бы умоляя о спасении, и по контрасту все остальное, вместе с ее простодушным бесстыдством, мигом увяло и начало съеживаться. Монотонно шумела вода из душа. С гудящей от страшного напряжения головой я ринулся в поток садистского упоения.
— Нельзя же обо всем в мире судить по внешнему виду. Если бы вы древнему человеку сказали, что кит — не рыба, он бы посмотрел на вас, как на сумасшедшую.
— Как же так, сэнсэй… У вас получается, что и я, может быть, марсианка…
— Вполне возможно. Или у вас, сударыня, есть весомые доказательства, что это не так? Вряд ли. А коль скоро доказательств нет, возможность всегда остается.
— Как странно. Но тогда вы тоже не можете утверждать, что вы не марсианин, заболевший земной болезнью.
— Естественно. Фактически у меня нет никаких доказательств, что я не марсианин.
— Довольно… Вас просто слушать страшно.
— Вы слишком нетерпимы, сударыня… А еще супруга марсианина!
И вдруг она выпрямилась, сцепила руки перед грудью и завопила, как кошка. От неожиданности я решил было, что она ударилась в истерику, но тут вопль перешел в торжествующий хохот, и до меня, наконец, дошло: ни кому другому, а именно мне следовало бы хорошенько переварить сказанные мной же слова о том, что нельзя судить по внешнему виду.
— Как это славно… встретить такое… такое понимание, сэнсэй… — проговорила она пронзительным, прерывающимся от смеха голосом. Затем, взглянув куда-то позади меня, она сказала: — Все прошло, как по маслу. Значит, какие-то шансы у нас есть.
И голос за моей спиной отозвался:
— Еще бы. Я не мог промахнуться.
Я с изумлением обернулся. Мой гость, которому надлежало быть в ванной и принимать душ, восседал позади меня на чем-то вроде потрепанного брезентового чемодана, опершись спиной о стену и положив руки на колени. Впрочем, душ шумел по-прежнему. Я рефлекторно отодвинулся к двери, откуда мог видеть их обоих сразу, приподнялся и проговорил:
— В чем дело? Что это вы себе позволяете?
Мужчина только засмеялся, сузив глаза, и не ответил. Женщина обратилась к нему томным голосом:
— Разговор на пленку ты записал?
— Да уж не упустил.
— Ощущение пока пять к пяти?
— Теперь уже, пожалуй, семь к трем.
— Полный успех! И времени как раз хватило.
— Да, уложились точно.
Теперь, когда я оказался зажатым между двумя помешанными, на уме у меня было только одно: как бы отсюда удрать.
— Ну-с, — произнес я, — разрешите мне теперь откланяться. У меня еще много дела, и я очень занят… С минуты на минуту должен появиться посыльный… И вообще не годится оставлять квартиру пустой.