Совсем не прогрессор
Шрифт:
Система была давно отработана. На тележке для каждой палаты отдельная тарелочка с номером. А на стаканах наклейки с фамилиями. Поверх старой, плохо отодранной, лепится новая. И захочешь – не перепутаешь. А что именно вручают очередному раненому герою, тому ведать не положено. В нормальной больнице страдающие любят приставать с расспросами. Здесь проще: рот открыл – ап! Запил! Нам лучше знать, чем тебя кормить. Все равно не злоупотребляем. Фонды не резиновые, и лишнего не дадут. И зря держать на койке не будут.
В беспрерывном журчании мелькнул очередной «робко смотрящий» ухажер. Бедная девочка. Интересно,
Хуже всего неспособным рожать по медицинским причинам. Далеко не все лечится. Страшное дело творится иногда в гинекологии. Подменяла пару раз – насмотрелась на всю жизнь. Не дай бог. Случалось, вены резали или вешались. Муж бросает. А она в чем виновата? В государственном постановлении и потере статуса для семьи? Какая сука озаботилась расширенным воспроизводством русского населения столь оригинальным способом?! Мужиков вот не касается.
Да, за бездетность налог берут. Зато гуляй себе сколько угодно. Никаких алиментов, кроме как для официальных жен. Походы налево даже поощряются. А презервативов в продаже днем с огнем не найдешь. Отсутствие в продаже изделия номер два за четыре копейки со стойким запахом резины повышает рождаемость и не считается дефицитом.
Единственное хорошо – профилактику венерических заболеваний после первоначальной вспышки поставили на высший уровень. Осмотры для всех регулярные. Это только в медицинских журналах можно и найти, в «Правде» или «Огоньке» столь низменными вещами не озабочены. А что? Мужикам хорошо. Всегда найдется готовая. Ей рожать пора, а последствия мужика не колышут.
Солдаты им нужны, а про чувства кто подумал? Ей вот повезло с Васей. Была любовь. Летала, а не ходила. И он не побоялся против родительской воли пойти. Все официально. Не просто так – жена. И Надька вышла на загляденье. От нее – ничего, кроме волос, вся в отца. Говорят, так и должно быть. От любви красивые дети получаются. Умные, удачливые.
Господи, чего меня опять понесло, да еще в эту сторону. Два с лишним года обходилась. Так возраст, сказала сама себе. Двадцать восемь стукнуло. Пора и задуматься. Совсем не хочется назад, в негражданство. Я еще проживу, но Надька чем виновата. Вот и выходит – думать пора о втором. А на горизонте никого приличного. Один Титаренко еще так-сяк, но от алкаша в жизни рожать не буду, да и он страшно правильный. Женке изменять не захочет. А больше – жок [4] . Не с первым же попавшимся. Противно. И в гарнизоне назавтра все знать будут, – и так косятся.
4
Нет (тюрк.).
Не успели вернуться с обхода, как взвыл телефон. Какой-то юморист установил в сестринской не обычный аппарат, а с диким ревом. Не иначе, в детстве уколы больно ставили. Надо ж было постараться и найти с таким звуком. Единственный на весь корпус сумасшедший телефон. Все остальные трезвонили вполне благопристойно и имели на днище рычажок, уменьшающий звук. Этот был из каких-то старых военных запасов. Видимо, спящих на боевом посту у баллистической ракеты военнослужащих по-другому было не поднять. Завхоз категорически отказывался менять. Работает – вот и пользуйтесь. Новые модели он приберегал для ублажения высокого начальства.
– Хирургия, – с придыханием сообщила Люба, снимая трубку. – А… понятно. Конечно. Брякнула трубку на рычаг. – Зайди к Пазенко, у него список лекарств. Еще чего-то по мелочи. Надо отнести их в психушку.
– С какой стати? – возмутилась Калина. – Пусть получают в аптечном складе.
– Воскресенье сегодня. Закрыто. Завтра вернут.
– А расписываться кто будет?
– Вот он и будет. Начальник. Твое дело с краю. Выполняй указания.
Талина мысленно плюнула и, бросив ручку на стол, поднялась. Вечная история. В армии гоняют молодых, в хирургическом отделении – ее. Что толку, что она Любе до сих пор вынуждена объяснять простейшие вещи, а когда у той очередь уколы ставить, заслуженные офицеры, побывавшие за речкой, норовят спрятаться в туалете. Старшая сестра – именно она. И быть Любе старшей, пока четвертая категория в виде чуда не упадет Галине с неба. То есть никогда.
Через час, получив все необходимое и соответствующую бумажку с оригинальной подписью (вот пусть начальник и отвечает за нарушение инструкции), она вышла в коридор и быстро осмотрела бредущих с обеда из столовой. Рожи, как всегда в таких случаях, одухотворенные. Половина, набив брюхо, размышляет на тему покурить, вторая собирается завалиться вновь на койки.
Так… офицеры нам без надобности, на костылях и скособоченные тоже ни к чему. Опа… На ловца и зверь бежит. Экспонат с сопровождением. С чего это он парнишку под защиту взял?
– Низин, – окликнула хромающего по коридору сержанта с подносом в руках, – отнесешь тарелки и возвращайся. Евгений накормит, – в ответ на недовольный взгляд дала указания. – Евгений, ты понял?
– Так точно, – бодро согласился тот. Женька никогда не спорил и всегда готов был услужить. Через денек-другой пора гипс снимать, и ему очень не хотелось назад в часть. Очень прозрачно не прочь задержаться подольше.
Сашка тоже не стал проявлять возмущения. Быстро вернулся к нетерпеливо поджидающей медсестре, взял в руку тяжелый металлический чемоданчик и послушно двинулся следом. В другое время и в другом месте он бы еще подумал, но сейчас совершенно не тянуло качать права и кричать про тяжкие ранения и горькую судьбу.
Первые дни он занимался исключительно отсыпанием. Вставал на жрачку, забегал в туалет и опять валился на койку. Может, виной потеря крови, а может, просто наверстывал все многочисленные недосыпы за три предыдущих года. Без разницы.
Он был способен давить подушку круглые сутки. Благо не казарма и над ухом не орут. Даже в столовку ходить не заставляют, но этого уж пропустить никак нельзя. Денег все едино нет, и купить на стороне не получится. Да и кормят вполне прилично. Не ресторан, но и не армейская пересылка, где имел в свое время удовольствие куковать две недели. Там был нечто страшное.