Совсем того!
Шрифт:
В окно, которое он никогда не занавешивал, лился мягкий лунный свет. В доме было тихо. Все спали. Эндрю представил себе Филиппа в его домике, Манон в ее одиночестве, Одиль на другом конце коридора и Мадам в ее всегда темной спальне.
Ночная тишина уводила мысли в прошлое. Как справиться с накатившей волной воспоминаний, с нахлынувшими чувствами? Есть ли возраст, начиная с которого человек теряет способность переживать? Мы стали жить дольше, может, поэтому сердце, перейдя какой-то предел и не имея больше сил для новых чувств, живет тем, что уже пережито? И ему приходится перебирать старое, чтобы сохранить только самое главное. Есть ли у него, Эндрю, день, который
Часто, когда Эндрю не знал, как относиться к какому-то человеку или ситуации, он представлял себе, что по этому поводу сказала бы Диана. Она говорила много и обо всем, но когда речь заходила о действительно важном, она умела сказать только самое необходимое. Всего несколько слов о жизненном выборе, о поступке знакомого. Она никогда не была агрессивной, редко — снисходительной, всегда — справедливой. Странно, но Эндрю не мог вообразить, что сказала бы Диана об обитателях замка. Зато тихий внутренний голос, всегда звучавший в нем, настойчиво твердил, что другим, в конце концов, было ничуть не лучше, чем ему, даже, пожалуй, наоборот. Они тоже были одиноки, и у них имелись гораздо более веские причины для тоски. Он не испытывал денежных затруднений, как Мадам. Он жил уединенно потому, что, в отличие от Филиппа, сам этого захотел. Он не сделал ничего такого, что напоминало бы ему, как Одиль, о загубленной жизни.
Смешанное чувство медленно, но неотвратимо зрело в нем. Он испытывал злость, вину и досаду одновременно. Способен ли он рассказать о своих горестях так же просто, как Одиль? Конечно, нет. Хотя и у него было много такого, о чем он действительно жалел. Хочется ли ему, отгородившись от мира, жить одними воспоминаниями о любимом человеке, как мадам Бовилье? У него не хватило бы на это сил, хоть он и вознес Диану на пьедестал. Будь он в жизни так же честен и бескомпромиссен, как в мыслях, он бы погиб. Но на это ему не хватало мужества. Он вдруг с ужасом открыл для себя правду: несмотря на свои невыдуманные страдания, на порой трудное положение и сетования, он не был готов отказаться от жизни. К добру ли такое открытие?
26
— Во Франции всегда начинают белые… У вас так же?
— Во всем мире так же, с тех пор как в Лондоне в 1851 году во время Всемирной выставки прошел первый шахматный турнир.
Управляющий все прекрасно устроил для их первой партии в беседке. На пластмассовой тарелке лежали две пачки сухого печенья, рядом в честь гостя стоял термос с чаем, чуть в сторонке покоились одеяла — хоть и потрепанные и даже местами дырявые, но все же спасающие от осенней прохлады.
Сосредоточившись, Манье двинул вперед пешку. От напряжения он даже высунул кончик языка, словно ребенок, целиком погруженный в свое занятие. Блейк сделал ответный ход.
— Подкрепиться не желаете? — спросил Манье.
— Спасибо, не сейчас.
Происходящее напомнило Блейку игры с кузиной, когда он ребенком проводил летние каникулы в деревне. Отец тогда работал на фабрике, и мать, которой нужно было следить за ремонтом в доме, отправляла его за несколько десятков миль, на свежий воздух, чтобы он не путался у рабочих под ногами. В доме его тетки все были взрослые, за исключением Дебби. Вынужденный играть с этой фанаткой кукол и модных показов, Блейк впервые в жизни пожалел, что у него нет брата. С кузиной ему было не так весело, как с мальчишками, кроме разве что игры в обед. Они наполняли свои тарелки землей и камешками. Вино им заменяла вода из лужи. Эндрю вспомнил, как однажды Дебби, сделав вид, что пьет, обнаружила в кружке большого извивающегося червяка. Ее вырвало прямо на стол. Когда им исполнилось по восемь лет, они получили право уносить в свой уголок под ивой настоящую еду. Эндрю годами не вспоминал об этом, но сейчас, когда он сидел напротив Филиппа в старой беседке, к нему вернулось то давнее ощущение свободы.
Прибежала Юпла с веткой в зубах. Положив ее к ногам Манье, принялась лаять, пока наконец хозяин не зашвырнул ветку как можно дальше.
— Оставь нас в покое, — проворчал Манье. — Видишь, мы делом заняты.
Он двинул вторую пешку. Блейк немедленно пошел конем.
— Англия всегда очень быстро пускает в ход кавалерию… — прокомментировал Филипп. — При Ватерлоо это дорого нам обошлось.
— Я не Англия и, несмотря на мой возраст, не был при Ватерлоо.
— Вы правы. Всегда одно и то же. Встречаешь иностранца и применяешь к нему расхожие штампы.
— Вот именно, — согласился Блейк.
— Встретив испанца, мы говорим ему «Оле», а с итальянцем заводим беседу о пицце, мафии и Венеции. У вас то же самое?
— Полагаю, да, потому что, когда задумываешься о французах, сразу представляешь себе лягушку в берете и с багетом, которая злится, пытаясь противопоставить себя другим лягушкам, гораздо большим, чем она сама. Но мы ошибаемся, вы совсем не похожи на лягушек.
— К тому же никто уже давно не носит беретов… А знаете, какими мы видим вас?
— Скажите.
— Педантичными, манерными, коварными, думающими только о себе.
— Спасибо.
— Не за что. А еще вас считают несексуальными…
— Несексуальными?
— Говорят, чтобы узнать, сколько раз англичанин занимался любовью, надо просто посчитать, сколько у него детей.
— Бедный я, бедный, у меня одна дочь! А каким животным вы нас представляете?
— Англичанин — это и есть разновидность животного… Блейк расхохотался:
— Моя жена была француженка, но она ничего такого мне не говорила.
Вернулась Юпла с палкой в зубах.
— Отдай нам, — сказал ей Манье. — Иди погоняй кроликов с белками.
Видя, что хозяин не хочет ею заниматься, собака повернулась к Блейку. Она положила палку к его ногам и чуть отошла назад, виляя хвостом. Эндрю поднял палку:
— Вы сговорились, чтобы не дать мне сосредоточиться, да? Он перебросил палку через соседние кусты. С быстротой молнии собака устремилась за ней.
Манье прислушался:
— Слышите, колокольчик звонит?
— Нет, не обратил внимания. Так мы играем?
Манье двинул слона сквозь образовавшийся коридор из пешек. Блейк хотел было что-то сказать по этому поводу, но воздержался. Манье продолжал:
— Должен вам признаться, меня поражает то, как вы говорите по-французски. Без ошибок, каждое слово на своем месте…
— Благодарю вас.
— На вашей прошлой работе вы много практиковались во французском?
— Нет, но я много читаю. Диана любила книги, и я часто перечитываю те, которые ей особенно нравились.
Блейк ожидал, что Манье спросит, что это за книги, но не учел склонности Филиппа к неожиданным поворотам мысли.