Совсем того!
Шрифт:
Эндрю сделал ей комплимент:
— До чего же ты красивая!
Манон повернулась кругом, пышная юбка поднялась в воздух.
— Вот, любуйтесь, а то животик-то растет, я уж, наверное, в последний раз надеваю это платье.
Видя, что Одиль чем-то озабочена, Блейк наклонился к ней:
— Что-то не так?
— У вас не будет закуски, я ее проворонила.
— Не расстраивайтесь. Тут все свои, и вам не надо ни на кого производить впечатление. Нам и так повезло, что нас потчует такой талантливый повар. Не надо чересчур усердствовать, а то вам самой это будет не в радость.
Одиль постаралась улыбнуться, открывая крышку кастрюли. Филипп постучал в стекло. Эндрю ему открыл. На Манье была «выглаженная» рубашка. Глядя на результат, можно было подумать, что утюгом водила Юпла… Кроме того, Филипп причесался — пригладил волосы, разделив их на прямой пробор, чего никогда раньше не делал. Он был похож на первопричастника, опоздавшего на церемонию на тридцать пять лет.
— Чтобы наш ужин не получился слишком тяжелым, у нас не будет закуски. Пожалуйста, рассаживайтесь…
Управляющий и горничная заняли места с одной стороны стола, мажордом и кухарка — с другой. Едва Манье сел, как лицо его приняло какое-то странное выражение. Блейку показалось, что он вот-вот заплачет.
— Что с тобой?
— Мне так странно. Я очень давно не ужинал в замке… Огромное спасибо, что вы меня пригласили, правда. Извините, я и не думал, что на меня это так подействует…
— Четверо за этим столом, — сказала Одиль, — я сама никогда такого не видела.
— Четверо с половиной! — уточнила Манон, показывая на свой живот.
— Мы же забыли про вино! — вдруг воскликнул Блейк.
— Ничего не забыли, — заметила Одиль. — Вино в подвале… Если хотите, идите за ним сами.
— Я с места не двинусь, — отозвался Манье. — Мне так здесь хорошо! Не хочу уходить.
Манон тоже отказалась, и тогда Блейк заявил:
— Выпьем вина в следующий раз. А сегодня будем наслаждаться вкусом ваших блюд, дорогая Одиль.
Пока кухарка наполняла тарелки, в кухню с торжествующим видом вернулся Мефистофель.
— Он и вправду красавец, — сказал Манье. — Я его видел в парке, но издалека. Интересно, поладят ли они с Юплой…
— Между твоей собакой, которой вечно хочется за чем-нибудь бегать, и Мефистофелем, которому надо побольше двигаться, возможно взаимовыгодное партнерство, — ответил Блейк.
— Оставьте моего кота в покое, — грозно сказала Одиль. Профессиональным движением она поставила перед Манон полную тарелку и объявила:
— Фирма предлагает: утка конфи с картофелем по-сарлатски.
Манье тотчас же развернул салфетку и засунул ее край себе за ворот. Провожая носом тарелку, которую подавала ему Одиль, он, точно гурман, с наслаждением вдыхал аппетитный запах. Последним Одиль обслужила кота, поставив перед ним тарелочку поменьше. Хотя Филипп уже схватился за вилку, никто не приступал к еде, все ждали, когда хозяйка кухни сядет наконец за стол.
— Всем приятного аппетита, — сказала она. Кончиком ножа Блейк попробовал хрустящую утиную кожицу. Великолепно. Он удовлетворенно кивнул головой.
Отведав первые кусочки, все отдали должное кулинарному таланту Одиль, и даже кот прыгнул на стол в надежде полакомиться чем-нибудь еще.
— Что это с тобой? — удивленно воскликнула Одиль, возвращая его на пол. — Ты же никогда так не делал!
— Для него это тоже праздник, — попытался защитить его Манье. — Я, во всяком случае, страшно доволен.
— Только не пытайся стянуть что-нибудь у нас из тарелок! — пошутил Блейк.
Разговор зашел о погоде, с каждым днем все более ненастной, и о необходимости — весьма спорной — носить шарфы и зимние шапки. Слушая рассказы о том, как в детстве матери заставляли их носить шерстяные шлемы и как после школы они сражались в снежки, Манон узнавала своих коллег по работе с новой стороны. Одиль, Блейк и Филипп вспоминали о самом разном: о том, в котором часу каждый из них в детстве ложился спать, о своих любимых комиксах и даже о вкусе зубных паст — как выяснилось, он был своим в каждой стране. Они говорили об уже умерших родителях. Взгляд Манон сделался печальным. Не желая, чтобы Манон грустила, Эндрю осторожно перевел разговор на другую тему.
— В конце концов, если подумать, получается, что, несмотря на разницу в возрасте, нравились нам и раздражали нас одни и те же вещи. И все же говорят, что на вкус и цвет товарищей нет. Возьмем кино, например…
Манье ухватился за новый сюжет:
— Я вот смотрю в основном приключенческие фильмы и комедии, но я помню, что обожал китайские фильмы, медленные такие, с субтитрами в три слова, в то время как артисты говорили минут десять. А вы, мадам Одиль?
Ку харка, вздохн у в, улыбн улась:
— Не знаю, стоит ли говорить, вы будете смеяться.
Со всех сторон на нее стали наседать, и она в конце концов призналась:
— Я питаю слабость к американским мюзиклам. Они меня трогают до слез. Эти люди, которые поют о своих болях и надеждах, такие трогательные. У них те же заботы, что и у нас, но когда все это сопровождается музыкой, самые большие трагедии становятся чем-то возвышенным. Они так красиво страдают… Вот я говорю, а у меня уже мурашки бегут. Некоторые считают, что это безвкусица, а я думаю, что, если б надо было показать какому-нибудь инопланетянину наши самые сильные чувства и одновременно самое лучшее, что мы способны создать, то мюзикл подошел бы идеально.
Блейк кивнул, его убедили рассуждения Одиль. Филипп тоже был под впечатлением.
— Вы их часто смотрите? — спросила Манон.
— У меня есть небольшая коллекция на DVD. Это все, что осталось от моей прошлой жизни. Когда я их смотрю, я всегда держу под рукой носовые платки… Люди расстаются — я плачу, а когда находят друг друга — плачу еще больше. В общем, Мадлен да и только…
— Мадлен? — удивился Блейк. — Что-то я не понимаю, вы плачете, как знаменитое печенье?
— Не печенье, а та знаменитая блудница, которая плакала у ног Христа! У вас она Магдалина, а у нас — Мадлен. А вы, Эндрю, какие фильмы любите?