Совсем того!
Шрифт:
Блейк крепился, чтобы не рассмеяться.
— Он, когда падал, сильно ударился коленом о батареи.
— А дети? Вы о детях подумали? Их еще долго теперь будут мучить кошмары. И через тридцать лет, увидев висящую простыню, которую поднимает ветер, или просто человека на велосипеде, они станут дрожать от страха.
— И все же вечер удался на славу.
— Ага, один больной чуть не свел с ума всех остальных!
— Одиль, расслабьтесь. Филипп чувствует себя хорошо. Никаких последствий, кроме разве что отметины от вашей сковородки на лбу.
Ворчливость Одиль плохо скрывала ее беспокойство по поводу Манье.
— Он очень на меня обиделся? — спросила она.
— Он не знает, что это вы его огрели.
— Как это?
— Вчера вечером, после всех событий, он не помнил даже, какой был день недели. И что происходило в последние два дня. Когда я помог ему раздеться и лечь, он назвал меня мамой…
— Вы шутите?
— Нет, клянусь. Еще он спросил, принесет ли ему Дед Мороз красный велосипед…
Одиль не знала, что и думать, а Блейк еле сдерживал хохот.
— И вы сегодня утром ходили его навестить…
— Когда вы меня встретили, я как раз возвращался, чтобы принять душ и переодеться. Всю ночь я просидел у его постели, в костюме и загримированный. Я вот думаю, на кого была похожа его матушка…
— К нему так и не вернулась память?
— Частично возвращается. Он помнит, что ездил на велосипеде. Он узнал Юплу. Однако спросил, почему у бедного пса галстук-бабочка весь в грязи…
— Так он не помнит, что это я его ударила?
— Я ему сказал, что он наткнулся на ветку. Так что никто не виноват. Я об этом позаботился.
— Я умираю со стыда.
— Если он на Рождество решит прийти через камин, не вздумайте зажечь огонь.
— Вы иногда такое несете…
— Сковородкой по голове… Н-да.
— Может, мне пойти его проведать?
— Он станет думать, почему это вы проявляете к нему такое сострадание, и может что-нибудь заподозрить. Он ведь далеко не дурак… несмотря на то, что еще вчера вечером был твердо убежден, что, если он написает в постель, за ним приедут жандармы.
— Бедняга…
— Мне скорее жаль жандармов. В любом случае не беспокойтесь, на следующей неделе у него день рождения. Можно устроить ему маленький сюрприз. Что вы на это скажете?
— Даже если бы я не чувствовала себя такой виноватой, я бы сказала «да».
Когда Одиль поднялась к Мадам, чтобы помочь ей одеться, то нашла ее в гораздо лучшей форме, чем в предыдущие дни.
— Петарды и фейерверк вас не очень побеспокоили?
— Это длилось недолго.
— Филипп и Эндрю все здорово устроили. Дети были в восторге. Вы бы видели парк и фейерверк, все было так необыкновенно.
— Одиль, что у вас с зубами?
— С зубами?
— У вас зубы, как у крестьянки в пятнадцатом веке, какие-то старые гнилые пеньки…
Кухарка, бросившись к зеркалу в ванной, вскричала от ужаса:
— Боже мой!
— Вы наряжались?
— Месье Блейк уговорил меня сделать черные зубы, как у пирата, но он нашел только маркер.
Мадам засмеялась.
— Какой ужас! — со стоном сказала Одиль.
— Для Хэллоуина это очень даже годится, но на следующий день…
Одиль закрыла рот руками и еще громче воскликнула:
— Господи, помилуй нас!
— Что такое?
— Этим же маркером он нарисовал шрамы на лице мумии!
— Какой еще мумии?
— Манон! Только бы не отразилось на ребенке…
54
В то утро Эндрю заметил, что хозяйка уже с меньшим интересом занималась почтой, чем несколько недель назад. Ходила ли она в свою тайную комнату? Что спрашивала у мужа? Думает ли она о своем сыне?
Наблюдавшему за ней Эндрю было все труднее делать вид, что он ничего не знает. Он знал слишком много. Под конец он спросил:
— Вы по-прежнему намерены продать книги?
— Мне их до слез жалко, но ситуация не изменилась.
— На специальном сайте библиофилов мне удалось оценить их стоимость. После чего, кстати, было сделано несколько предложений, одно из которых представляется мне весьма интересным. Некий парижский коллекционер дает за полный лот сумму на двадцать процентов выше, чем все остальные.
— А почему он платит больше?
— Он питает страсть к словарям. А в коллекции, судя по всему, есть редкие словари. Я ответил ему от вашего имени, что, если он хочет, пусть берет все или ничего и что у нас уже есть другие предложения. Он тут же набавил цену.
— Да вы ценный человек, месье Блейк. Продавайте и покончим с этим как можно скорее.
— Не желаете ли, что бы я занялся также вашими украшениями?
— В следующий раз, если не возражаете. Одной дурной новости в день вполне достаточно. Могу я вас попросить об одолжении касательно продажи книг?
— Я к вашим услугам.
— Можно не трогать их до тех пор, пока у меня в гостях не побывает моя английская подруга?
— Дата уже известна?
— Она будет в наших краях в следующую пятницу, разумеется, с мужем. Если покупатель согласится, я бы хотела, чтобы книги Франсуа были в этот вечер на месте.
— Я сумею его уговорить.
— Нам надо приготовить настоящий пир, я надеюсь на вас с Одиль. Я уже давно не устраивала больших приемов. И кто знает, стану ли устраивать?
Блейк опять стоял у окна на лестничной площадке и наблюдал за главными воротами.
— Зря силы тратите, — сказала ему Одиль, выйдя из своей комнаты. — Сегодня дождя не будет.
Эндрю, не выпуская бинокля из рук, ответил:
— Я никогда не трачу силы зря, особенно когда дело касается таких людей, как мадам Берлинер.