Союз нерушимый: Союз нерушимый. Страна мечты. Восточный фронт
Шрифт:
В этот раз со мной были двое британцев и американец. Коммодор Йэн Монтегю, представитель в СКК от Роял Нэви, был типичным английским флотским офицером, «чьи предки десять поколений служили Королевскому флоту». Когда он пытался завести неофициальный разговор, слушать его мне было неприятно.
– Сэр, ваш язык безупречен для русского морского офицера. Знаю, что в ваших школах принято изучать немецкий – но неужели вы не считаете позорным, что наш, международный язык мореплавателей, зачастую неизвестен очень многим офицерам ВМФ СССР? И это вы фактически создали русский корпус морской пехоты, подняв его почти до уровня Роял Нэви? Бесспорно, в этой войне советский флот добился кое-каких успехов, – но взглянем правде в глаза, все ваши победы не более чем каботаж. Русские – это не морская нация, а континентальная, не имеющая заморских интересов, а оттого и флот для нее роскошь, оттягивающая ресурсы от более важных задач. Вот вы, например, насколько мне известно, сделали карьеру в Амурской флотилии, а в сорок втором попали на Север. Вы, русские, хорошие бойцы и потому можете даже иногда одерживать морские победы – возле своих берегов. Но у вас никогда не было традиции большого мореплавания, а потому Мировой океан всегда будет для вас чужим. Да, вы придумали своего Полярного черта, или как его там – но знаете, по чисто техническим новинкам, еще в прошлом веке французский флот опережал нас, и это обычное дело, когда именно слабейший пытается таким образом обойти фаворита, и что? У французов не было традиций, системы, они не понимали, что морская мощь есть неотъемлемая часть политики и экономики, не говоря уже о войне. Это дано лишь истинно морским державам, таким как империя, раскинувшаяся на полмира – части которой были связаны лишь тысячами миль океана, а не какой-то транссибирской магистралью! И не случайно маленькая, но островная Япония сумела разбить вас на море – для британского флота разгром, подобный Цусиме, невозможен по определению!
Зато второй англичанин был фигурой примечательной. Насквозь штатского вида, в очках – интеллектуал, закончивший Кембридж – и член компартии Великобритании, ветеран испанской войны, кинодокументалист и режиссер, снимавший там очень неплохие фильмы «за республику». И родной брат коммодора – Айвор Монтегю. О том после забыли, но в тридцатые-сороковые «левые» взгляды среди западной элиты были не редкостью (впрочем, и у нас в семнадцатом, Ильич со товарищи ведь не были ни пролетариями от станка, ни крестьянами от сохи). Эта мода быстро сошла на нет после Двадцатого съезда той истории (именно ее осколком был Ким Филби). Замечу лишь, что «коммунист» применительно к этим вовсе не означало «просоветский» – не только у Хейса в Испании были проамериканские коммунисты.
– Мистер Большаков (он упорно обращался ко мне на штатский манер), как вы думаете, это последняя Великая война? Мальчишкой я застал еще ту, прошлую войну, и она казалась адом – помню горе от сотен тысяч смертей и ужас от налетов цеппелинов. Теперь я видел истинный ад – и мне страшно представить, какой будет Третья, если эта тенденция сохранится! Неужели Уэллс окажется прав в своих романах-предвидениях – вместо цивилизации, голая земля, выжженная взрывами атомических бомб, и кучки людей, отброшенные к каменному веку? [7] Когда-то я верил в людской разум, в дипломатию. В Испании же я видел, что бывает, когда люди, вовсе не злодеи изначально, спорят насмерть, каждый за свою правду.
7
Роман «Освобожденный мир», 1912.
Эту фразу я сначала пропустил мимо ушей. Поскольку не мог считать правыми фашистов. Но в дальнейшем оказалось, что под воюющими за «разную правду» Айвор имеет наших. Испания была уникальна тем, что там, под влиянием анархистов, был поставлен эксперимент прямо по Марксу – вместо единой государственной машины, самоуправление местных мелких коммун и вольное следование их общей цели, «хочу присоединяюсь, хочу – нет»; этого не было в полной мере, но к тому стремились. И сразу выяснилось, что общность интересов существует лишь в идеале – доходило и до разборок со стрельбой, и самых настоящих войнушек, а уж постоянные интриги в стиле «мадридского двора» и долгое открытое обсуждение каждого военного решения довели бы до инфаркта любого вменяемого командующего войсками. А у Франко была настоящая военная машина, показавшая свое полное превосходство – и никогда больше анархизм не будет играть в политике где бы то ни было значимую роль.
– Сейчас, после ужасов этой войны, я надеюсь, народы получат сколько-то лет мира. Но я помню, что порядок казался незыблемым и перед той войной – и как наш лорд Чемберлен в тридцать восьмом, вернувшись из Мюнхена, объявил: «Я привез вам мир на долгие годы!» А затем нации будто сходили с ума во взаимном истреблении. И мне страшно заглядывать в будущее – чем дольше будет мирная передышка, тем более разрушительное оружие даст людям развитие науки и техники! В то же время споры между государствами будут всегда – а значит, и соблазн решить их силой. Потому мир должен перестать быть Диким Западом, где правит лишь оружие вместо закона. Должна быть всемирная власть – которой подчинятся все. Потому что, в отличие от прежней, беззубой Лиги Наций, лишь эта власть должна располагать вооруженной силой – отдельным же странам будут дозволена лишь полиция, для поддержания внутреннего порядка. По образу и подобию принятого Штутгардским протоколом.
Я лишь пожал плечами. Если державы договорятся о всеобщем разоружении. Вряд ли бы англичанин понял нашу поговорку «когда рак на горе свистнет».
– Есть реальный путь это обеспечить, – сказал Айвор Монтегю. – Вот вы, мистер Большаков, были на севере? Знаю, что вам удалось построить подлодку, далеко превосходящую любую субмарину даже британского флота. Что, если будет объявлено, что все военные усовершенствования отныне являются монополией будущей Всемирной Организации, ее вооруженных сил? Думаю, что это будет принято всеми державами, хотя бы чтобы избежать дорогостоящих трат на разработку все новых и новых вооружений. И тогда накопленные горы смертоносного железа быстро станут бесполезны, как были бы сейчас копья и кремневые ружья, и все стороны сами бы упразднили свои армии, тяжелым бременем ложащиеся на казну.
– И между кем вы представляете завтра войну? – спросил я. – Между США и Англией? Или кем-то из них и СССР?
– Между кем угодно, – ответил Айвор. – Всего десять лет назад Германия казалась выбывшей из числа мировых игроков. А кто еще полвека назад мог ожидать, что туда войдет Япония? Сто лет назад США казались мировой провинцией. А вы, русские, простите, непредсказуемы вообще. Если мы строим цивилизацию, а не Дикий Запад, то противно природе ходить обвешавшись оружием – оно должно быть лишь у полисмена. И согласитесь, что любой стране выгоднее не наращивать военную мощь, а встроиться в международную систему общей безопасности. Когда на нарушителя сначала налагаются санкции, затем следует «полицейская» кампания по принуждению агрессора к миру, и наконец, в международном суде разбирается спорный вопрос.
– А судьи кто? – спросил я. – Как вы представляете эту новую Лигу Наций? Кто будет в ней командовать? Если всеобщей демократией, по голосу от каждой страны, включая самые малые – то выйдет забалтывание любого вопроса, как вы заметили по Испании. Если же править будут немногие – выйдет тирания, молчу уже про интриги какого-то двора, где там будет размещаться штаб-квартира вашего Всемирного правительства.
– Возможно, – задумчиво произнес Айвор, – но согласитесь, что даже некоторая несправедливость, если такая и будет, это меньшее зло по сравнению с мировой войной.
– А это уже не мне решать, – отвечаю, изображая недалекого служаку, – а политикам. А я человек военный – получив приказ, исполню, как же иначе?
Третьим представителем союзников на борту был американский офицер связи Жильбер. Это странно, французская фамилия у американца – и полковничьи орлы на погонах, отчего не моряк? Впрочем, и кадровым сухопутным «полканом» он не был, уж строевика любой армии со штатским не спутаешь никак. Еще один шпион? Впрочем, в беседу американец не вмешивался, лишь сидел и слушал, – а взгляд-то у него очень внимательный! Если штатский – значит, не военная разведка, а УСС, предтеча ЦРУ?
Копенгаген впечатлял – прежде всего своей мирной жизнью, тут словно ничего не изменилось за войну. Интересно, и затемнения не было, или уже успели снять? Но нас интересовали не достопримечательности вроде воспетой Андерсеном Круглой башни или бронзовой Русалочки на камне у входа в бухту, а стоящие в порту крейсера кригсмарине, на которых, насколько можно было видеть, несли службу согласно уставу. Также в боеготовом положении находился дивизион траления – но относительно него была договоренность. Немцы сами расчищали море от выставленных ими же мин.