Создатель чудес
Шрифт:
Нина плакала.
– Успокойтесь, прошу вас, я не хотел вас обидеть, – сказал Вацлав.
– Вы все хотите от меня избавиться, а я всех люблю и ничего плохого не сделала.
– Но я же только спросил вас, зачем вы приехали в санаторий, вот и все. Что же здесь страшного?
– Почему вы меня прогоняете?..
Она плакала беззвучно, и слезы катились по щекам. Вацлав часто видел женские слезы – если слезы были настоящими, они напоминали слезы несправедливо обиженного ребенка, тогда хотелось приласкать, защитить, утешить. Нина плакала иначе. В ее слезах проглядывало нечто нереальное, искаженное, искривленное –
Нина стояла, прислонившись спиной к двери.
– Проходите, садитесь и расскажите мне все, – сказал Вацлав.
– Спасибо, доктор.
– За что?
– Ты добрый.
Нина всегда обращалась к нему на?ты? не замечая того, что он держал дистанцию. Это было еще одним симптомом болезни.
– Нина, почему вы плакали?
– Мне показалось, что вы хотите меня прогнать. Со мной никто не хочет говорить.
– У меня не было времени, чтобы говорить с вами сейчас, мы бы поговорили после обеда, вот и все. Но если вы очень хотите, мы будем говорить сейчас.
– Доктор, я боюсь сойти с ума.
– Я знаю. Это хорошо. Тот, кто сошел с ума, тот уже не боится.
– Нет, не говори этого. Я боюсь, что перестану бояться.
Я тоже этого боюсь, подумал Вацлав, но санаторий тебе не поможет. И вообще никто не поможет. Мы еще не умеем это лечить.
– Расскажите мне все, – сказал он. – Давайте познакомимся, мы ведь так мало друг друга знаем.
– Да, ты прав, мне надо рассказать. Ты можешь не слушать, ты просто сиди и все. А я буду рассказывать.
Вацлав помолчал.
– Раньше все было так хорошо… Когда я была маленькой, я так любила своих родителей…
– Сколько вам лет?
– Но… – она вдруг улыбнулась с неожиданной веселостью.
– Но я доктор, поэтому могу задавать любые вопросы.
– Правильно, я не подумала. Мне двадцать лет.
Двадцать три. Вацлав помнил это хорошо; все сведения об отдыхающих хранились в картотеке. Нина выглядела старше, хотя явно умела заботиться о своей внешности.
– Итак, вам двадцать лет, в детстве вы очень любили своих родитилей…
– Да, а теперь они во всем обвиняют меня. Я ведь люблю свою мать, а она даже говорить со мной не хочет. Просто сядет в кресло и сидит, как каменная.
– А отец?
– А папа умер уже давно. Сейчас у меня отчим. Кажется, он сумасшедший. И я его привлекаю. Ты знаешь, как это бывает, я же молодая. Он заходит, когда я принимаю душ, я ему говорю, а он не выходит.
– Надо запирать дверь.
– Он снял все запоры в доме. Он постоянно за мной следит.
– Но вы можете жить где-нибудь в другом месте. Вы же взрослая женщина.
– Я пыталась. Я сначала жила сама, я хотела стать певицей, я уже начала записывать диск, а они меня обманули. Потом я жила с любовником, но я все время думала о матери. Я же ее бросила. Потом я вернулась. А дома все то же. Мать говорит, что только я во всем виновата. Скажите, что мне делать? Куда мне идти?
– Ты должна выбирать сама, – сказал Вацлав, неосознанно переходя на?ты?. Ее открытость заражала.
– Но он злой. От него исходит зло. У меня есть подруга, она экстрасенс, она умеет колдовать и вызывать духов; она видит человеческую ауру. Я ее привела специально к себе домой. Она сказала, что в нем сидит дьявол.
– В вашем отчиме?
– Да.
– А вы не пробовали быть с ним добрее? Может быть, он ждет от вас только дочерней любви?
– Ой, не пробовала! Пробовала! Он на меня кричит и даже бьет. Ему не это нужно. Иногда я сцепляю зубы и делаю все так, чтобы ему понравиться. Но его это только еще больше бесит. А мать говорит, что я во всем виновата.
– Где вы живете сейчас?
– Сейчас здесь. А до того – то у любовника, то дома. Он меня очень любил вначале. А потом перестал и стал выгонять. И тоже бить. А отчим все хотел вернуть меня домой. И я уехала отсюда. Я так люблю свою мать. Я не могу оставить ее одну с отчимом. Он ее убьет. Когда я возвращаюсь, я вижу, как ей плохо, хотя она не говорит ничего. Просто сядет и ничего не говорит. А раньше она все время пела. Это она научила меня петь, она. Я не могу вернуться и уехать насовсем, не могу.
Она замолчала. Некоторое время было совсем тихо.
– Доктор, расскажи что-нибудь. Хотя бы что-нибудь, хоть из своей работы, пускай я не пойму даже.
– Я не могу.
– Ну что ты, ты все можешь, расскажи.
– Хорошо. Когда я был маленьким, я тоже любил своих родителей. Летом мы отдыхали в селе. Я хорошо помню, как у нас во дворе рос подсолнух. Он еще вырос очень маленьким, когда кто-то сломал верхушку. Я думал, что он засохнет. А он пустил два одинаковых ростка в разные стороны. Ростки были длинные и тонкие; они очень быстро росли. А осенью на них не было ничего. Ничего не выросло, потому что их было два, и корень не знал, какому из них отдавать свои соки. Вы понимаете, о чем я говорю?
– Ты говоришь обо мне.
– Нет, я говорю о том, что если бы вовремя отломить один из ростков, то другой бы вырос правильно. Это обязательно нужно было сделать.
– Да? Но это так трудно, так хочется сохранить и то, и другое. Я не смогу.
– Почему?
– Моя подруга сказала, что это моя судьба быть мученицей. Как раньше были мученицы, которые погибали за веру или за счастье других людей. Я бы с радостью погибла за счастье других людей.
Да, это твоя судьба – быть мученицей, подумал Вацлав, но ты не умрешь, а будешь жить, мучиться и мучить других. Почему жизнь наказывает невиновных?
– Я бы с радостью погибла… – Ее лицо вдруг оживляется, – а знаешь, здешние ванны мне очень помогают. Я себя чувствую так хорошо. Я даже прихожу купаться ночью.
– И долго вы купаетесь?
– Иногда всю ночь.
Вот оно. Где-то здесь была разгадка; Вацлав чувствовал разгадку интуитивно.
– Я замечал, что вам лучше после купания, – вполне нейтрально заметил он.
– Да, так хорошо, что мне кажется, будто я снова стала маленькой, и я обо всем забываю.
– И давно вы начали купаться ночью?