Созерцатель скал
Шрифт:
Но Аполлошка был безжалостен. Не успевал лама сделать последний глоток, он наливал снова.
Изумление начало проступать на лице толстяка. Он пытался понять, что значит такое настойчивое угощение.
Допив последний «байкал», он спрятал его за спину. Но Аполлошка шутливо отнял.
– Аполлон будет! Пожалыста, будет!
Лама едва переводил дух.
Но Аполлошка взялся снова за кувшин. Лама в испуге вскочил.
Он хотел бежать, но было поздно. Лицо его вдруг изменилось. Кумыс бурным потоком хлынул изо рта и носа.
От неожиданности все вскочили на ноги. Хозяин испуганно бросился к ламе, исходившему кумысом. Фыркая от смеха, Вампилун и Попрядухин выбежали в другую комнату. Никто, кроме Аполлошки, не понимал, что случилось. Аполлошка, скрывшись во двор, трясся от смеха.
Дело выяснилось, когда хозяин заглянул в огромный кувшин.
Увидя его пустым, он залился непочтительным хохотом.
– Полтора ведра! – повторял он. – Полтора ведра!
Обиженный лама лежал на ковре и с каждым новым потоком кумыса бормотал проклятия Аполлошке.
– Ты что наделал? – накинулся Попрядухин на мальчика. – Тебя как порядочного в дом пустили.
Мальчик за смехом не мог говорить.
– А чего же он пьет?
– У них такой обычай. А ты с дуростями.
– Нешто я знаю? Пьет и пьет.
– Тьфу!
В эту минуту лама вышел на крыльцо. Аполлошка бросился в комнаты.
VII. Праздник Цам
– Очень важные сведения! – воскликнул Вампилун, спускаясь с взмыленного коня и передавая его Аполлошке.
Он быстро прошел в горницу и, скинув халат, сел на лавку.
– Что? – спросил Созерцатель скал.
– Урбужан здесь. Я его видел.
Попрядухин удовлетворенно вздохнул. Недаром гнали они сломя голову.
– Но выкрасть его будет трудно, – произнес Вампилун после минутного молчания.
– Он, вероятно, с отрядом?
– Нет. Но почти не бывает один. Все время в обществе каких-то князей. Судя по костюму и выговору – из Монголии. С ними европеец. Помните, с нами ехал англичанин?
– Мистер Таймхикс?
– Он.
– Что ему у них надо?
– Мне он кажется очень подозрительным. Чего он вертится около этого бандита? Урбужан, я думаю, приехал сюда, чтобы использовать съезд бурят, поагитировать и под шумок повидаться с кем надо, не возбуждая лишних толков. Мне Доржи говорил, по крайней мере, что Урбужан с англичанином каждый вечер уезжают из дацана в степь, где остановились монгольские князьки. Вероятно, там их осиное гнездо.
– Ба! Вот и прекрасно! – воскликнул Созерцатель скал. – Здесь мы и должны его ловить.
Попрядухин и Вампилун согласились, что это удобно. Они наметили такой план: с утра они едут в дацан. Выследив Урбужана, когда тот направится в степь, они выберут удобный момент, подкараулят его одного, поймают и на лодке вниз по Селенге спустятся к Байкалу. Увезти незаметно днем было трудно, так как кругом собралось слишком много народу. А на лодке в ночной темноте это осуществимо.
– А куда мы денем лошадей? – спросил Попрядухин.
– Хуварак! – воскликнул Вампилун. – Я уж с ним говорил. Он оказался славный малый. За меня готов в огонь и воду. Ему мы сдадим лошадей. Он думает бросить дацан. Просветительная литература давно перевернула его взгляды, но он колебался. Переговорив со мной, он решил.
Заговорщики улеглись спать. Завтра надо было выехать чуть свет. Надо было успеть повидать хуварака, заказать ему приготовить лодку и вообще сговориться. Сон бежал от них. Предстояли решительные события, от которых зависела судьба Аллы. Каждый решил действовать, ни перед чем не останавливаясь. А Вампилун, кроме того, хотел разрушить заговор бандитов. Он надеялся сделать это, лишив их деятельного участника, готового ко всяким авантюрам.
– Едем сейчас! – предложил вдруг Попрядухин, проворочавшись с полчаса. – Все равно не спится. А по прохладе хорошо.
Ночь, действительно была тихая, ясная. Перед тем только что прошел дождь и освежил воздух.
Предложение понравилось, и через час путешественники выехали со двора. Скоро они были среди безграничной степи.
Удивительное чувство рождала эта степь. Нигде и никогда не переживали они такого. Густая тьма лежала внизу. Ехали без дороги. Степь гладка, как лист. Небо опрокинулось гигантской чашей над ними. У земли на горизонте оно светлело, выше было темно, а самая вершина вновь делалась светлой. В чистом воздухе Даурского плоскогорья звезды горят необыкновенно ярко. Небосвод весь был заткан созвездиями, как восточный ковер цветами. Каббалистические древние знаки! Вот серебряный ковш! Вот светящееся ожерелье! Из края в край протянулась серебристая дорога Млечного Пути. Вот одиноко сверкает и лучится огромный драгоценный зеленоватый камень!
Передняя лошадь вдруг шарахнулась. Какая-то тень промелькнула у ней под ногами.
– У, проклятущая!
– Лисица мышкует! – объяснил Попрядухин.
И опять молчание. И ароматы степи, и курения трав и цветов, благовонные и густые, как запахи парфюмерного магазина, по несравненно прекраснейшие, текут по воздуху.
Никому не хотелось говорить.
И только от скрытого восторга кто-нибудь пробормочет:
– Ну и ночь!
Брякнет случайно кинжал о седло, да раздастся фырканье лошади.
До Гусино-озерского дацана от Селенгинска двадцать пять километров.
Незаметно проехали добрую половину дороги.
Ближе к рассвету низкий огромный багровый шар луны всплыл на горизонте, и от этого степь стала совсем сказочной. Казалось, сейчас вылетит еще и ведьма и вещий ворон.
Вот огонек! Костер ярко освещает скуластые косоглазые желтые монгольские лица в остроконечных шапках, дальше темнеют фигуры лошадей и юрты. Над ними, над степью висит оранжевая луна – чем не половецкий стан?