Созидательный реванш (Сборник интервью)

Поляков Юрий Михайлович

— Мы все-таки отдаем предпочтение в первую очередь писателям, которые живут в России и вместе с нею переживают ее тяжелые годы. Хотя у нас публикуются и авторы, живущие сейчас за рубежом. Например, мы печатали стихи победителей пушкинского конкурса в Лондоне, на который съезжаются поэты со всего мира. Я даже был два раза членом редколлегии этого конкурса. Что же до стихов Марины, видимо, они не показались интересными сотрудникам отдела поэзии. До меня они не доходили. Если Марина не надеется на объективную оценку отдела литературы, пусть она их еще раз вышлет на мое имя, я как бывший поэт и кандидат наук, защитивший диссертацию, посвященную поэзии, их внимательно посмотрю.

Илья, Москва:

— Публикует ли «ЛГ» неизвестных авторов? Принимаются ли рукописи по электронной почте?

— Да, рукописи принимаются по электронной почте. И мы очень заинтересованы в публикации как раз неизвестных молодых авторов. Я не страдаю поколенческим шовинизмом. Есть некоторые главные

редакторы, в поведении которых это присутствует: они видят только своих ровесников, с которыми вместе когда-то начинали. Я же, наоборот, считаю, надо давать возможность молодым писателям выходить на публику. Тем более что в настоящее время, к сожалению, все наши фонды, журналы, альманахи сориентированы на «чернушную» или истошно экспериментальную ветвь молодой литературы. Получилась абсолютно зеркальная ситуация. Во времена моей литературной молодости и зрелости, а я был секретарем по работе с молодыми писателями Союза писателей РСФСР с восемьдесят пятого по девяностый год, я помогал экспериментальному направлению. Тогда все это было внове, и им очень трудно было пробиться в издательства. Хорошо помню, как пробивал книгу Вишневского в издательстве «Современник». Ее не хотели печатать, потому что тогда это была какая-то новая форма: то ли короткие стихи, то ли хохмы. Так что экспериментаторам тогда надо было помогать, а у писателей традиционно-реалистического направления дела шли более-менее нормально. Им как раз давали больше премий, печатали и т. д. Но сейчас все с точностью до наоборот! Если ты фонтанируешь дерьмом, если у тебя постоянно какие-то эксцессы, наркотики, сексуальные перверсии, какой-то разорванный шизофренический стиль, тебе будут — книжки, премии, гранты, командировки за рубеж. Если же ты писатель с нормальным видением, с нормальным, классическим подходом, с ясной реалистической манерой, то тебе и сунуться некуда. Поэтому «Литературная газета» как раз помогает «ныне угнетенным». Сегодня в литературе угнетен здравый смысл. Вот мы стараемся теперь помочь здравому смыслу, хотя печатаем и писателей других направлений.

Марьян Беленький, Иерусалим:

— Достопочтеннейший Юрий Михайлович! Я — юморист, мои тексты исполняли Геннадий Хазанов, Клара Новикова и др. У меня сейчас авторские колонки и страницы в восьми странах, могу выслать портфолио. Я не раз посылал свои тексты в «Клуб 12 стульев» и ни разу не удостоился не то что публикации, но даже ответа. Считаете ли вы подобное положение нормальным?

— Я считаю, что это ненормальное положение. Особенно с учетом того, что у нас кризис юмора. И я, кстати, не исключаю, что этот кризис юмора во многом случился из-за того, что многие авторы-юмористы «Литературной газеты» в свое время уехали на постоянное место жительства за границу, в том числе и в Израиль. Несколько моих друзей-юмористов, товарищей литературной юности, живут там. Так что мы очень заинтересованы в подтягивании свежих юмористических сил. Поэтому к Марьяну у меня будет та же просьба, что и к «угнетенной» Марине — прислать свои работы на мое имя. Но здесь есть и еще один деликатный момент. Специфика «Литературной газеты» такова, что в ней работают не журналисты в чистом виде, а писатели, занимающиеся журналистикой. Они почти все члены Союза писателей, авторы книг и т. д. А писатели, к сожалению, очень часто склонны испытывать чувство ревности. Иногда бывают случаи, когда рукопись застревает. Ну, не нравится она, скажем, заведующему отделом — и все тут. Вот, например, в замечательном журнале «Новый мир» времен Твардовского была прекрасная проза и очень слабая поэзия. Почему? А потому что поэзией занимался лично Александр Трифонович. Естественно, ему с его высот все казалось плохо, хотя в те годы были очень крупные поэты, которые потом прославились. Присылайте ваши тексты, будем разбираться.

«Яйцами Фаберже Россию не накормишь»

Он дебютировал нашумевшей повестью «ЧП районного масштаба». С тех пор вот уже два десятилетия Юрий Поляков остается одним из самых читаемых писателей. При этом его книги не отнесешь к легкому, необременительному чтиву. Кроме фирменного поляковского юмора, увлекательности, в них всегда есть острый социальный анализ, горькая правда о нашем больном, трудно выздоравливающем обществе.

— Ваши книги «мужские» или «женские?»

— Никогда не думал, что стану автором «мужских» романов, интересных, впрочем, также и женщинам. Мне всегда казалось и кажется до сих пор, что членение литературы по половому признаку — нелепость. Однако, как писали в советских учебниках, «художественная реальность часто оказывается шире замысла автора». И вот как-то раз, вскоре после того, как моя семейная сага «Треугольная жизнь» увидела свет, произошел занятный эпизод. Во время пафосного юбилейного мероприятия один из руководителей нашего государства, удивив охрану, изменил направление торжественного движения, решительно направился ко мне, отвел в сторону и тихо сказал: «А знаете, вы в „Побеге“ прямо-таки про меня написали!» Впоследствии я неоднократно слышал подобные признания от своих чиновных и бесчинных читателей, и это навело меня на мысль, что в душе даже самого образцового семьянина таится брачный беглец. А один мой давний приятель сказал даже так: «Ты, Поляков, сдал нас, мужиков, с потрохами!»

— Как вы к этому отнеслись?

— Выражение «сдал»

преследует меня чуть ли не с самого начала литературной деятельности. Сначала я «сдал» в повести «ЧП районного масштаба» комсомол. Потом в «Ста днях до приказа» — армию. Затем — партию, в «Апофегее». Далее, в «Демгородке» — демократию. Позже в романе «Козленок в молоке» — писательское сообщество. И вот, наконец, сочинив «Замыслил я побег…» и «Грибного царя», сдал мужиков как таковых… Сначала меня это выражение немного задевало, но со временем я стал гордиться. Ибо в это слово читатель вкладывает совершенно особый смысл — признает, что тебе, как автору, удалось выйти на некий новый, непривычный, удивляющий и даже шокирующий уровень душевной искренности, социальной достоверности и художественной убедительности. Главная миссия художника и заключается в том, чтобы «сдать» свое время, своих современников, да и себя самого, то есть сказать читателям такую правду, какую они сами себе не смеют или еще пока не умеют сказать. Только умоляю, не путайте эту правду жизни с откровенной чернухой, когда вам рассказывают не о жизни, а об отходах жизнедеятельности организма или общества. Разумеется, писатель на белый свет может взирать отовсюду, даже из унитаза, но в таком случае у читателей складывается ложное впечатление, будто весь наш мир населен исключительно задницами и гениталиями. А разве ж это так?

— Насколько сюжет ваших книг соответствует личному опыту?

— Мой личный опыт соотносится с моей прозой примерно так же, как тело танцора соотносится с танцем, который он исполняет. Уточню: я почти никогда ничего не придумываю, окружающая жизнь настолько богата необыкновенными событиями и колоритными личностями, что дело писателя — их разглядеть, изъять из реальности и перенести — живыми — в свои сочинения. Другое дело, что в поисках героев и ситуаций я «роюсь» не только в своей жизни, но и постоянно заглядываю в судьбы моих друзей, родственников, знакомых и даже случайных попутчиков и попутчиц. Но нельзя просто так взять и переставить человека из реальности в текст, ничего не получится. Прототипы, чтобы стать полноценными литературными героями, должны значительное время пожить во внутреннем мире писателя, теряя случайные и закрепляя в себе типичные черты, пропитываясь авторской индивидуальностью. Литературные персонажи не заготавливаются впрок, как соленые рыжики к Новому году. В процессе сочинения они спонтанно востребуются из сонма себе подобных, обитающих в авторском подсознании.

— А как обстояло дело со «Сто днями до приказа»?

— Я написал то, что я видел в армии, когда служил. Это была моя ранняя проза. Ранняя проза всегда отличается максимальной близостью к жизни. Ну, я, конечно, чуть-чуть смягчил какие-то вещи, но не сильно. Меня несколько раз на читательских конференциях спрашивали: «А почему у Вас не отражена гомосексуальная жизнь казармы?» Я отвечал, что моя жизнь в казарме не была связана с этим делом. У нас такого не было. Если у кого-то было, пусть пишут и про это…

— А если сравнить ту армию и сегодняшнюю?

— В казарму пришло то, чего не было в мое время — колоссальная социальная напряженность. Армия снова стала рабоче-крестьянской. Туда призываются дети тех людей, которые в результате «реформ» обобраны и унижены. Естественно, они эту социальную напряженность, социальное отчаяние приносят в армию. Это первое. Второе. При советской власти тоже были национальные противоречия, но они достаточно строго контролировались. Сейчас у нас страшное обострение национальных конфликтов, даже на исконных русских территориях, где ничего подобного никогда не было. И это все приносят с собой призывники в армию. А еще за эти пятнадцать лет людей убедили в том, что в армии служить позорно. Человек, идущий в армию, считает, что над ним совершается насилие. А над ним не совершается насилие, он просто выполняет свой долг. Пока есть срочная служба, она для всех. И пока она была во Франции, в Германии, в Италии, где, кстати, только-только начали переходить на контрактную службу, это считалось долгом мужчин. А у нас за пятнадцать лет, благодаря либеральным СМИ, убедили людей в том, что они приносят свою молодую жизнь на алтарь минотавра. Ничего подобного! Они отдают свой долг отечеству. И когда они станут старыми и беспомощными, молодые ребята будут защищать их, если не дай бог, что-то случится.

— Вы упомянули социальную напряженность. Насколько эта проблема сейчас актуальна?

— Чрезвычайно! Главная проблема нашего общества — совершенно противоестественное, не укладывающееся в здравый смысл имущественное расслоение. А ведь это произошло в обществе, которое почти семьдесят лет было достаточно монолитным, где таких колоссальных расхождений не было. СМИ и телевидение пытаются всячески это противоречие сгладить, вывести в формат фарса, какой-то социальной иронии, но это ничего не решает. Расслоение, которое Россия имела накануне Октябрьской революции, формировалось веками и во многом определялось личными качествами — трудолюбием того или иного рода, клана, семьи. Тем не менее и это в конечном счете привело к колоссальному социальному взрыву. Но мы же отлично знаем, что расслоение, которое произошло в девяностые годы, в редчайших случаях связано с личными качествами. Как правило, это просто стечение обстоятельств, родственные отношения, криминальные навыки и т. д., и т. п. На мой взгляд, это колоссальная мина под нашим социумом, которую нужно срочно обезвредить. Разумное перераспределение в социально приемлемой форме должно произойти. И покупка яиц Фаберже проблемы не снимает.