Созидательный реванш (Сборник интервью)
Шрифт:
— Говоря о национальных противоречиях, как вы относитесь к грузинской проблеме?
— Как государство Грузия, увы, встала на путь конфронтации с Россией. На мой взгляд, это акт чудовищной исторической неблагодарности, потому что, если бы не Георгиевский трактат, по которому Грузия стала частью России, Грузии бы сегодня просто не было. Это была бы часть Турции и Ирана. Как стала Турцией часть Армении. Грузия в период вхождения в Российскую Империю увеличила свое население и благосостояние, разжилась Южной Осетией и Абхазией. В советский период это вообще была одна из самых богатых республик. Гораздо богаче, чем российская часть нашей советской империи. Элита Грузии всегда равноправно входила в элиту России: даже сегодня, когда Грузия стала самостоятельным государством, президент Российской академии художеств — грузин Церетели. А всякая историческая неблагодарность очень сурово карается по еще неведомым нам мистическим законам развития человечества.
— Вы писали об отношениях мужчины и женщины. Насколько социальные потрясения затронули семью?
— Вообще семейный союз двух человек — странное сооружение, оно может развалиться в пору тихого благоденствия от шанелевого ветерка, поднятого прошелестевшей мимо женской юбкой, а может защитить тех же двоих от бешеных ударов исторической бури. Как это произошло в начале девяностых, когда обрушился привычный, спертый советский мир, и на его обломках в мгновение ока выросли душные крокодиловые джунгли «новой России». Сколько я перевидал в те переломные годы молодых интеллигентных женщин, которые со швабрами в руках в опустевших ночных барах и офисах спасали свои внезапно обнищавшие семьи! А их любимые мужья тем временем надеялись перележать ненавистные перемены на диванах. Но были и другие мужчины, наделенные особым даром превращать любой жизненный мусор в деньги. Нет, такой не покорился, он быстро разбогател и вдруг взглянул на свою спутницу с брезгливым недоумением, как на свой единственный, давно залоснившийся инженерский костюмчик. И началась эпоха мужского сексуального реванша, лихорадка эротического приобретательства, печальная для приличных семейных женщин. Когда меня упрекают в том, что в моих постперестроечных сочинениях слишком много эротики, я отвечаю: «Не моя вина, что на смену социализму в России пришел не только дикий капитализм, но и не менее дикий сексуализм!» Наш мужчина расставался с регламентированным советским прошлым по-крупному, как если бы он стал героем непотребного фильма, снятого порнографом-монументалистом. Впрочем, дамы в долгу тоже не остались: в страну на тонких лесбийских ножках вбежал феминизм, а затем брутально зашел и мужской стриптиз с продолжением на дому…
— Почему вы обратились к грибной теме?
— Грибная тема довольно долго никак не проявлялась в моих писаниях, хотя с детства я буквально болен «тихой охотой». Должен с удовольствием сообщить, что неплохо разбираюсь в грибах. Когда я стал жить в Переделкине, то многие обитатели этого писательского поселка поначалу были уверены, что, гуляя по лесу, я собираю исключительно поганки, каковыми они, грибные невежды, считали фиолетовые, допустим, рядовки или еловые, скажем, мокрухи. Кстати, гриб, не создающий жизненно важный хлорофилл, а забирающий его у других растений, показался мне довольно удачным социальным символом, отражающим взаимоотношения тонкого слоя богатых с толщей обделенных и обобранных. И я решил созорничать: всем своим персонажам романа «Грибной царь» я дал грибные фамилии. Свирельникова я образовал не от «свирели», а от «свирельника» — так в иных областях называют гриб трутовик. Первоначально даже наших трех президентов я переиначил по-грибному: Грибачев, Подъеломников и Паутинников. Но потом мой товарищ убедил меня, что я вроде бы как испугался назвать властителей их настоящими именами и проявил малодушие. Тогда я проявил многодушие и, кажется, зря…
— Почему трилогию вы назвали «Треугольная жизнь»?
— Треугольник — самая, наверное, распространенная фигура в геометрии любви. Надеюсь, теперь я и в самом деле «закрыл тему». Во всяком случае, для себя самого. Хотя кто знает… Гарантий дать не могу. Да и вообще, автор не отвечает за свои слова, слова отвечают за автора…
— Вы любите путешествовать? Какая ваша любимая страна?
— Да, путешествовать я люблю. Самая любимая страна — Россия. И если у меня есть выбор: интересная поездка по России или за рубеж, я выбираю Россию. Кстати, сейчас мои пьесы широко пошли по стране, и я постоянно езжу на премьеры. Гоголь завещал: «Нужно проездиться по России». А писателю, живущему в столице, добавлю от себя, просто необходимо. Литература, питающаяся только тем, что происходит внутри Садового кольца, не нужна даже тем, кто внутри этого кольца живет…
Интервью 2007
АнтиСМИтизм не пройдет!
Диалог председателя Союза журналистов России Всеволода Богданова и главного редактора «ЛГ» Юрия Полякова накануне Всемирного конгресса журналистов в Москве.
Юрий ПОЛЯКОВ: Всеволод Леонидович, давайте для начала объясним читателям «ЛГ», что за Всемирный конгресс пройдет в конце мая в Москве.
Всеволод БОГДАНОВ: Всемирный конгресс журналистов собирается раз в три года, предыдущий был в Афинах, перед этим — в Сеуле и Бразилии. Это яркое событие в жизни журналистского сообщества. Сто шестьдесят стран присылают свои делегации. Идет разговор о творчестве, о жизни журналистского сообщества. Обязательно — о правовой и социальной защите журналистов, о наших трагедиях, каждый год журналистов убивают. Всегда остро стоит вопрос: как сделать труд журналистов безопасным? В этом году есть одна особенность: по нашему предложению исполком Международной федерации журналистов (МФЖ) главной темой выбрал доверие к журналистике.
Почему так случилось, что журналистика теряет доверие читателя, зрителя и слушателя? Что происходит сегодня с обществом? В любой стране это большая проблема, потому что следом возникает другая — потеря обществом доверия к власти. Дальше проблемы нарастают как снежный ком: обостряются отношения между религиями, между национальностями и т. д. Поэтому каждый день конгресса тема падения доверия к журналистике будет повторяться в разных вариантах — наши коллеги вместе с политиками и другими представителями общества будут обсуждать эту проблему.
— Какова российская делегация на конгрессе? Какова вообще норма представительства?
— Норма представительства зависит от количества членов, состоящих в журналистской организации.
— А сколько членов состоит в нашем Российском союзе?
— Более ста тысяч человек. У нас будет большая делегация — делегаты и участники конгресса. Делегаты — те, кто будет голосовать, например, за изменение в уставе или по другим важнейшим вопросам жизни мирового журналистского сообщества, кто будет оценивать работу Международной федерации журналистов, его исполкома. Участники конгресса получат возможность участвовать в дискуссиях, круглых столах. Их будет не менее тысячи из восьмидесяти пяти региональных союзов России. Я думаю, что настоящая журналистская элита у нас сегодня в регионах. Во многих городах есть прекрасное телевидение и радиовещание, районные и городские газеты за последние годы потеряли в тиражах, однако гораздо меньше, чем столичная пресса. Там работают журналисты, которые в большей степени, чем столичные, чтут моральные заповеди нашей профессии.
— Итак, главная тема конгресса — доверие к журналистике. Меня это чрезвычайно вдохновляет! Именно об этом, о безответственности пишущего, порождающей недоверие читающего, я написал в тысяча девятьсот девяносто шестом статью. Называлась она «Словоблуждание». Однако руководство газеты, где я был в ту пору постоянным и даже любимым автором, вернуло мне материал со словами, что такие жесткие обвинения в адрес журналистского сообщества могут быть опубликованы лишь в газете «Завтра». Любопытно, что напечатала ее «Российская газета», тогда только-только становившаяся на крыло. Тем не менее еще совсем недавно говорить о вопиющей девальвации печатного слова, о «десовестизации» журналистики считалось чуть ли не красно-коричневым моветоном. И вот, пожалуйста, Всемирный конгресс…
Мне кажется, недоверие к журналистскому слову — явление общемировое, и продиктовано оно прежде всего включением СМИ в глобальную систему манипуляции общественным сознанием. Имеются, конечно, местные особенности. Например, в США это недоверие во многом связано с тем, как тамошняя пресса освещала причины и ход войны в Ираке. Есть немало фактов, когда корреспондентов, пытавшихся говорить правду, просто выгоняли с работы.
В России разочарование вызвано прежде всего тем, что многие издания и каналы, в конце восьмидесятых не пощадившие целую страну ради свободы слова, затем на глазах у полюбившего правду общества преспокойно улеглись под олигархов или под «определенные политические круги». Причем сделано это было не под дулом тирании, а по зову сердца и общечеловеческих ценностей с именами академика Сахарова и жертв ГУЛАГа на устах. А ведь в нашей истории был период, когда именно мастера слова, создававшие в сознании людей требуемую картину мира, во многом определяли будущее страны. Примерно с восемьдесят седьмого по девяносто третий год. Да, им сильно не нравился такой строй, при котором ради идеи социальной справедливости попиралась реальная свобода. И они сознательно выбрали и способствовали установлению строя, при котором ради идеи свободы попирается реальная справедливость. Этого-то большинство соотечественников им и не может простить. По моим наблюдениям, доходит до своеобразного «антиСМИтизма». Люди не просто не доверяют СМИ, они начинают их ненавидеть. За ложь!