Созидательный реванш (Сборник интервью)

Поляков Юрий Михайлович

— Разрушение страны имело огромные последствия. Мы с вами — два русских, а живем по разные стороны границы, а вместе со мной миллионы русских остались за пределами своего Отечества. Вы сегодня на Украине, которая для вас заграница, а я, выезжая на Родину, еду как бы за бугор. Прошло двадцать лет, а в голове не укладывается такое. И примиряться с этим не хочется, и ничего изменить нельзя. А нельзя ли, на самом деле?

— Когда-то, в начале восьмидесятых, у меня была интересная беседа с писателем из ГДР Хорстом Бастианом. И вот мы с ним разговаривали о разделенной Германии.

— И вы могли в те годы об этом говорить?!

— А почему нет? Это либералы придумали миф о том, что писатели были под колпаком, что ничего нельзя было сказать. Советское общество в определенном смысле было гораздо свободнее, чем сейчас. И говорили о чем угодно, не трогая при этом некоторых «священных коров», например КПСС.

Так вот, я спросил своего собеседника, как он относится

к разделению Германии. Наверное, обидно? И вот что я услышал: «Разделение Германии — это наказание за проигранную войну, войну несправедливую, которую не надо было начинать. Это геополитическая данность. Но я, как немецкий писатель, с этой геополитической данностью не согласен, и не согласны с ней в каждой немецкой семье, даже члены СЕПГ. Мы это принимаем, как реальность, но мы с этим не согласны». Я подозреваю, что значительная часть населения, а уж на Украине и в Белоруссии точно, живет сейчас по тому же принципу. Они принимают эту разделенность как данность, но при этом с ней не согласны. Усилия тех, кто занимается промыванием мозгов, направлены на то, чтобы вымыть это несогласие. Но если мы сохраним несогласность на уровне каждой семьи, на уровне каждого русского или нерусского, то рано или поздно разорванные куски снова срастутся. Это может произойти завтра в результате какого-то мощного экономического кризиса, а может растянуться надолго, происходить поэтапно, например, через федерализацию Украины, к чему сейчас все потихонечку идет. Никто не знает, какими тропами пойдет история. Но то, что это разделение противоестественно, факт. И не только с точки зрения общей истории, но с точки зрения геополитики: все объединяются, а мы разъединились. На мой взгляд, что бы там ни делали политики, как бы они ни договаривались, писатели должны в людях сохранять это несогласие. Конечно, не те, что выполняют американский заказ, а те, кто работает на наш, русский, проект.

— Европу колотит лихорадка, вызванная модной в свое время политикой мульткультурализма. Последствия этой политики уже сегодня являются предметом обсуждения на международном форуме в Ярославле. Россия что-то может предложить Европе, имея огромный исторический опыт сохранения межнациональной стабильности на ее огромных просторах? Я задаю этот вопрос не случайно. Украина вполне определенно и настойчиво ищет себе место в той Европе, которая сегодня имеет межэтнические проблемы. На Украине это тоже проблема, хотя пока и не так остро стоит.

— Сегодняшняя Россия — это, хоть обрезанная с краев, но империя. В слове «империя» нет ничего негативного, поскольку империя — это большая централизованная страна, в которую входят много народов, объединенных вокруг одного-двух народов. Это форма организации государства. Народы жили и живут на своей территории и вошли в империю со своей землей. Проблема в России начинается, когда люди массами со своих исконных территорий переезжают на другое место, организуют изолированные общины. Не может горец жить в Свиблово по законам гор! Тогда и начинается то, что сейчас происходит в Европе. Принципиальной разницы нет. В ту же Францию после того, как она ушла из Вьетнама, переехала вся вьетконговская знать, со своими деньгами, обустроилась, дети получили в Сорбонне образование. Но таких переселенцев было сравнительно немного, Франция смогла это переварить. Но сегодня, когда мощный поток эмигрантов хлынул из Сенегала, из Алжира, включился механизм сопротивления. Посмотрите, как резко поправела Европа! То, что сейчас об этом говорят французские политики, пятнадцать лет назад говорил только Ле Пен, и его за это называли фашистом, негодяем, не подавали ему руки. А сейчас об этом говорит президент Франции Саркози. То есть включился механизм самозащиты нации. В конечном итоге не исключено, что, вопреки всем разговорам о демократии, будет установлен жесткий этнократический режим подобному тому, как это выглядит в Прибалтике.

— Ваши ощущения, что ждет Европу, Европейский Союз?

— Я не политик и могу только поделиться ощущениями. А они подсказывают, что ЕС — это временная конструкция, которая рано или поздно рухнет под тяжестью противоречий и проблем. Ведь кто несет самую большую нагрузку? Безусловно, Германия. И мне она напоминает известного в прошлом силового циркача Новака, который лежал на арене, держа на груди конструкцию, а по ней ездили мотоциклисты, работали жонглеры. Вот и Германия рано или поздно поставит ребром вопрос: а нужны ли нам эти жонглеры и мотоциклисты? Кроме того, слаборазвитые по сравнению со старой Европой государства при вхождении в ЕС теряют свою экономическую самостоятельность. Проезжая недавно по Венгрии, обратил внимание на огромные площади, засеянные рапсом — культурой, истощающей землю на долгие годы. И это в Венгрии, которая всегда славилась своими овощами, а теперь вдруг рапс… Оказывается, делается это по разнарядке ЕС. Там сеять то, а там — это. Это называется разделением труда в рамках ЕС. СЭВ был помягче…

— Не может такого быть, чтобы руководство Украины не видело этих проблем, но тем не менее рвется в Европу. Рвется вопреки мнению своих избирателей…

— Есть интересы народа — а есть интересы правящей элиты. Они зачастую расходятся. Это проблема и Украины, и России.

— В адрес руководства России, ее отдельных политиков

раздаются упреки, что Россия недостаточно эффективно занимается поддержкой своих соотечественников, оказавшихся за пределами России. А ведь русские люди нуждаются в поддержке, как политической, так и моральной.

— Надо вещи называть своими именами. В России на протяжении девяностых годов у власти была антироссийская, антинациональная элита. Можно ли Ельцина называть национальным лидером, когда он одним росчерком пера подмахнул Беловежские соглашения и отдал исконно российские территории? Когда он Путину передавал управление страной и произнес фразу «Владимир Владимирович, берегите Россию!», мне это напомнило ситуацию, как если бы бывший владелец сгоревшего дома, продавая пепелище новому хозяину, сказал бы: «И не забывайте поливать цветы…» Сегодня у России тяжелое наследство. Все девяностые годы ключевые посты в государстве занимали люди, которым было наплевать на Россию, у которых семьи уже были там, деньги были там. Я не раз с этим сам сталкивался, когда в том или ином обществе говорил о судьбах соотечественников, о разделенном народе. На меня смотрели как на сумасшедшего. Но сейчас идет оздоровление, избавление от этих настроений, но идет очень медленно. Да и всегда подобное происходило после революций. Если обратиться к революции семнадцатого года, вспомните: только к середине тридцатых годов госаппарат был очищен от сторонников так называемой «мировой революции». Им было наплевать на Россию, ведь все равно после скорой победы мировой революции будем заседать где-нибудь в Берлине на мировом конгрессе. Впрочем, и сегодня у нас во власти еще остались те, кто мечтает о таком же всемирном конгрессе либералов. С сожалением должен сказать, что Россия сама до сих пор не определилась со статусом русского народа, который живет на огромных просторах страны. Наверное, хватит русских считать каким-то этническим эфиром, где иные этносы решают свои проблемы. Что уж тогда говорить о соотечественниках, оказавшихся за пределами России…

Беседовал Борис ВАСИЛЬЕВ «Крымское эхо», 19 сентября 2011 г.

«Россия может сжаться до размеров Московского княжества»

Знаменитый писатель предупреждает, что отсутствие диалога между властью и обществом чревато крахом страны

«Подхалимская цифирь»

— О прошедших массовых митингах людей, выразивших недоверие выборам в Госдуму, говорят разное: кто-то считает это рождением нового, сплоченного и сознательного среднего класса; кто-то называет всего лишь играми зажравшейся столичной молодежи. А вы что скажете?

— Я думаю, здесь сошлось сразу несколько моментов. Помните, не так давно вдруг все, и коммунисты, и либералы, как само собой разумеющееся, начали говорить: а вы знаете, что в девяносто шестом победил не Ельцин, а Зюганов? С этого «момента истины» началось массовое осознание того, что выборный процесс у нас организован непрозрачно, стало выкристаллизовываться недоверие к тем, кто считает голоса, как при этом используется властный ресурс и так далее. Произошло, я бы сказал, демократическое взросление общества. Его можно сопоставить в известной степени с взрослением нашей интеллигенции в семидесятые-восьмидесятые годы — взрослением как класса, который определяет политическое самочувствие общества. Тогда власти нужно было стремительно менять всю идеологию, которая по своей сути оставалась идеологией двадцатых, рассчитанной на вчерашних рабфаковцев. Советская власть этого не сообразила — может, в силу того, что там засиделись идеологи, сформировавшиеся еще в тридцатые-сороковые годы. Отчасти из-за этого не удалось тогдашнюю энергию протеста направить в разумное русло. Сейчас — нечто аналогичное. Там, как модно говорить среди молодежи, «за стеной», то есть в Кремле, подзабыли, что страна прожила при демократии, пусть и в известной степени сувенирной, двадцать лет. Выросло целое поколение, которое не привыкло к ограничениям ни в информации, ни в высказывании своих политических симпатий и антипатий.

То, что случилось в девяносто третьем, девяносто шестом годах (разгон и расстрел президентскими силами парламента, сфальсифицированные президентские выборы. — «Труд»), сейчас, думаю, не пройдет. Тогда при поддержке СМИ, с помощью известных телевизионных говорящих голов — Киселева, Доренко, Сванидзе, Познера, Митковой и других — нас убедили: все в порядке, у президента твердое рукопожатие, выборы прошли честно… Сейчас, с возникновением интернет-общения, сетевых сообществ, реакция будет совершенно иная. Даже если народ не выйдет на улицы, он выйдет из сферы доверия власти. А это еще хуже. Я не сторонник ни «Яблока», ни «Правого дела», тем не менее у меня вопрос: почему определенная часть общества — пусть малочисленная, но активная и оттого значительная — никак не представлена? Не преодолела семипроцентный барьер? А откуда взялись эти семь процентов? Зачем они нам, если мешают полноценному представительству? Я, конечно, рад за «Единую Россию», но странная вещь. Все мы перед выборами переговаривались и спрашивали, кто за кого? И лишь немногие из моего окружения, далеко не либерального, собирались голосовать за «ЕР». Откуда такой результат?!