Созвездие Хаоса
Шрифт:
Остановка приобретала свой будничный вид.
– Так и знала, что вы не уедете, – сказала Мухина, оглядывая Катю, словно видела ее в первый раз. – Сюда-то как вас занесло?
– Я ехала в такси на станцию, на экспресс торопилась.
– Наш пострел везде поспел, – Мухина покачала головой. – Вы крайне упрямая особа.
– Кто эта женщина?
– Наталья Демьянова.
– Это ее муж приходил в отдел?
– Так точно.
– Она пропала… когда?
– Двое с половиной… нет, уже трое суток назад. Не вернулась домой с работы, – Алла Мухина говорила тихо, как-то даже скучно. –
Катя напрягла память, потом кивнула.
Яркие розовые огни. Это почти рядом с кампусом, где она остановилась, – угол следующей улицы.
– Они закрываются в половине девятого. Пока все уберут в магазине, проходит еще полчаса. Обычно без четверти десять Наталья Демьянова была уже дома. Ну, в те дни, когда они с мужем не скандалили.
– Плохо жили?
– Неважно. Муж ревновал ее к владельцу пекарни – это мы установили сразу, сильно ревновал, обвинял в изменах. И дыма без огня не было – это мы тоже установили.
– Она и раньше не ночевала дома?
– Случалось. С хозяином пекарни и правда крутила роман. Поэтому мы не до конца были уверены, с чем имеем дело. – Мухина сложила перчатки в пластиковый мешок. – С тем, с чем мы имели дело раньше, или же с банальным семейным раздраем, когда она просто бросила его и умчалась с любовником.
– А что говорил хозяин пекарни?
– Он в отпуске с семьей, это мы тоже сразу установили. Его в городе нет. Но… она же и уехать к нему могла, правда?
– Не уехала. Здесь очутилась. – Катя посмотрела на остановку, которая своим обычным видом внушала ей почти благоговейный ужас.
– Очутилась не сама собой. Ее привезли, выгрузили, уложили. В этом одна из исключительных особенностей происшедшего.
Катя посмотрела на Мухину. Та хотела казаться бесстрастной и деловой. Но ей это плохо удавалось. Катя видела – Мухина подавлена… нет, просто раздавлена случившимся.
– Туман помог, – предположила Катя. – Такая ночь – туман с реки, как молоко. Ничего не видно.
– Мы всю ночь в этом тумане работали. Вся патрульная служба, весь розыск, почти весь отдел на ногах – на машинах. Это случилось не в тумане. Чертов туман рассеялся в четыре утра. Я на небо глядела на берегу – мы там осматривали заброшенные сараи. Радовалась, что погода улучшается. Видите ли, Катя, это остановка рейсового автобуса.
– Я догадалась, Алла Викторовна.
– Расписание – сами взгляните. В пять сорок пять шел автобус до Большой Волги. Он не опоздал, мы проверили. К нам никаких звонков, никаких сигналов – ни от водителя, ни от пассажиров. Никакого тумана. По крайней мере, здесь, в новостройках.
Катя напряженно слушала.
– На остановке ничего не было в пять сорок пять утра. Следующий рейсовый автобус по расписанию в шесть тридцать. И он до остановки не успел добраться – его опередил экскурсионный с детьми. Водитель позвонил нам, когда увидел… когда они все увидели… Дети, родители, учителя… Это случилось в шесть двадцать утра. В короткий промежуток между двумя поездками автобусов. Тому, кто это сделал, туман не был нужен как маскировка, как занавес. Нет, Катя. Он мог сделать все в тумане, ночью. Приехать, разместить тело. Но он дождался утра, ясной погоды. Это осознанные действия, направленные на…
– На что? – тихо спросила Катя.
– На устрашение, – Алла Мухина глянула на носки своих кроссовок, испачканные глиной. – Тот же почерк – устрашение, наглость, демонстрация.
– Куда ехали дети? – спросила Катя.
– На экскурсию в Москву.
– Кто знал об этом? О маршруте их экскурсионного автобуса?
– Здесь всего две дороги – через город и по федеральной трассе.
– Надо проверить. Может, этот жест устрашения был рассчитан в том числе и на детей. Может, это не совпадение.
– Проверим. Мы все проверяем. Мы только этим в последнее время и занимаемся.
– А вы сейчас куда? – спросила Катя.
– Надо узнать, что с трупом. Из Дубны едет патологоанатом… Она уже работала с нами.
Катя снова глянула на Мухину.
Нет, солнце мое, не жди, что тебе все сразу вот так и расскажут, выложат на блюдечке.
– Можно мне с вами, Алла Викторовна?
– А если я скажу – нельзя?
– Но я… Алла Викторовна, пожалуйста!
Мухина повернулась и пошла к патрульной машине.
– Ну пожалуйста! Я прошу вас! – взмолилась Катя. – Вы думаете, я смогу это забыть – этот чудовищный, дикий перформанс, что устроили на дороге напоказ всем?! Вы что, думаете, что я просто сяду на экспресс и уеду, после того что увидела? Я… да я… я костьми лягу, но я узнаю, что у вас тут творится в этом ЭРЕБе! В этом вашем чертовом ЭРЕБе! – Катя уже повышала голос. – Надо же, выбрали городу название! Вы что, очумели тут все? Или вам все равно? Назвали бы еще лучше – АИД. Или просто АД!
– Это не ад – это ЭРЕБ, – возразила Мухина, не оборачиваясь. – Не орите, солнце мое. Вы привлекаете ненужное внимание.
– Да тут и так уже полгорода собралось!
– Не орите, садитесь в машину. Если невтерпеж, если зуд репортерский в одном месте – что ж, поехали. Вы все равно ни черта не поймете.
Катя осеклась.
– Здесь давно уже никто ничего не понимает. – Мухина открыла заднюю дверь патрульной машины и кивком велела Кате забираться внутрь.
Ехали всю дорогу молча. Путь вел через жилой микрорайон многоэтажек, затем шоссе свернуло в лес. Кате показалось, что они делают крюк, лес поредел, и стали видны корпуса базы, но уже значительно ближе, почти рядом. Дорога снова повернула, и лес перешел в городской парк. Началась улица старой застройки из темно-красного кирпича.
Проехали мимо здания городской больницы за забором, она относилась к постройкам семидесятых – бетон и стекло. Дорога ушла в больничный парк.
Совсем близко Катя увидела корпус базы – тот, что был выкрашен в оранжевый цвет. Он стоял чуть поодаль от остальных корпусов.
А между ним и больничным парком, на приличном удалении от клиники, Катя увидела приземистое одноэтажное здание в форме буквы «Г».
Они остановились во дворе, у низенькой белой часовни-новодела.
Нигде не было никаких вывесок. Лишь по запаху формалина и хлорки, когда они вошли внутрь, Катя поняла, что это местный морг. Внутри здание производило странное впечатление.