Созвездие мертвеца
Шрифт:
Станислав упражнения свои сочинительские прекратил, а, как удалось выяснить, подсмотрев как-то в тексты, писал он никакие не мемуары, а пространную аналитическую записку, предложения по эффективному переустройству государственной экономики и финансовой системы. Желнин мгновенно интерес к старику потерял.
— Дедушка Станислав.
— А?
— Где мы?
— Про колыванские леса слыхал?
— Естественно.
— Вот мимо Шапкино дорога идет, потом вправо, мимо воинской части и пятнадцать верст на север. Чаю выпьем?
В комнате, где прожил три недели Желнин, стеллаж книжный. Медицинские справочники, подшивки разнообразных
— Станиславушка.
— А?
— А как же ты тут?
— Что?
— Безоружный. А если нехороший человек?
— Почему ты решил, что безоружный?
— Ружья не вижу.
— А что сейчас ружьем отвоюешь? Есть у меня кое-что. Спи спокойно. Говорят, скоро на выход?
— Говорят.
— В чем там у тебя дело, не знаю, но денег могу одолжить. Возьмешь?
— Возьму, — не раздумывая, ответил Желнин.
Старик отправился к себе на кухню и принес толстую пачечку сотенных.
— Даю на полгода. Потом вышлешь по этому вот адресу, — и приложил бумажку. Деньги, естественно, были от благодетеля, и возврата их не предполагалось.
В доме Станислав ствола не держал. Желнин уже все аккуратно осмотрел, даже в погреб спускался, когда старик выходил. В погребе пол цементный. В стенах углублений нет. Свертков и коробок нет. Постепенно осмотрел и кухню. В спальне искал ночами, дверь на кухню прикрыв. Можно было ожидать оружие на полке за книгами, за журналами. Кроме денег, которые он положил на место, ничего.
И только когда стал выходить во двор, прогуливаться, лопатой этой фанерной даже понемногу двигать, обратил внимание на поленницу. Тропинка туда протоптана. Берет чурочки дедушка Станислав с одной стороны, а тропинка свежая с другой. Не тропинка даже, а так, следы. Поленницу из окна не видать. Серега аккуратно обошел ее и там, где снег отсутствовал, а значит, недавно туда лазили, полено вынул. Обнаружилась ниша. В ней сверток. Оглянувшись на дверь, сверток в руке только подержал, разворачивать не стал. Ствол. Что-то вроде «Макарова». Положил на место, полешко задвинул, припорошил слегка. Стараясь следов не плодить, обошел поленницу, в дом вернулся.
Костя Желнина вывез на станцию Огоньки. Это от города верст сорок в сторону областного центра. Паспорт отдал, еще денег вручил от Малахова и билет. Поезда дождался, пожал Желнину руку, пожелал больше не болеть, и чтобы поскорее все несчастья закончились. Еще адрес дал в Питере, куда в случае чего обратиться.
Прощание со Станиславом вышло и вовсе трогательное. Дед наливки достал из погреба. Уже можно было немножко Желнину, обед сильный сготовил. Плохо одному в старости. Костя рассказывал, что тот без жилья остался. Кинули при обмене. История обычная. Так что он теперь как бы при Малахове — то ли в сторожах, то ли в приживальщиках. Тот ему еще во многом помог. Всем Малахов помогает. Человек такой. Желнин, когда пистолет забирал, заколебался. Развернул и обнаружил дамское какое-то оружие. А тяжесть была от трех запасных обойм. И свиньей себя чувствовал последней. Только не мог он вот так уехать в Питер, ни в чем не разобравшись. И подставиться не мог. И других подставить тоже. Слишком недавние воспоминания о морге его не бодрили. И при первом же случае решил раздобыть другое оружие, а это старику вернуть. В обойме пять патронов, шестой в стволе, смазка, ствольный канал чистый.
Он не стал пересаживаться на следующей станции, а благополучно доехал до областного центра, попил пивка, пошатался по городу несколько часов, от чего отвык, поискал в вокзальном ларьке «Уездные новости» — они всегда там продавались — и не нашел. Значит, разобрали. Жаль.
Желнин возвращается в уездный город
Прогуливаться вот так по вокзалу, однако, не следовало. Ненароком можно встретить знакомого. Как и соблазн позвонить по одному из телефонов следовало преодолеть. Желнин и здание вокзала вскоре покинул. Славен вокзал этот тем, что когда-то колчаковские соколы обороняли его от красных орлов три дня и три ночи, но не оборонили. Потом, уже во времена нынешней смуты, террорист взорвал здесь пакет с пластидом, и он, Серега Желнин, сам сюда ездил и материал писал. Героина как-то килограмма три взяли оперативники. Для всего цивилизованного сообщества экстраординарное событие. Для нас — бытовуха. Могли и пульмановский вагон наркоты взять, могли и пропустить на просторы объединенной Европы. Нехай травятся. А нам главное — отследить связи, цепочки, явки. Обо всем этом думал Желнин, переливая из пустого в порожнее, и при этом перебирал варианты скрытого возвращения в город. У него в голове не укладывалось, как это так, взять и уйти в подполье какое-то. У него ведь квартира там, в уездном. Он там живет, и помереть хочет со временем, и лечь на свое родное кудряшевское кладбище лет, скажем, через пятьдесят. И никак не ранее.
Будто и не произошло ничего. Ни в этом году, ни в предыдущих, и произойти больше не может ничего в принципе. Беги, бегун, беглец.
Желнин два километра без помех одолел, лицо в воротник пряча, когда слышал скрип этот лыжный, проносящийся мимо. Мощеный, как выяснилось, жил в частном доме недалеко от трассы этой. Маленькая, но удача.
Улица Урицкого, не переименованная, дом четырнадцать. Частное владение. Развалюшка, огород, забор покосившийся. Не хозяин Мощеный. Впрочем, Желнин обстоятельств его жизни не знал. И как оказалось, зря.
На стук вышла женщина, которой наименование «баба» подходит как нельзя более кстати.
— Мишу можно ли?
— Нет его! — И дверь захлопнулась. Но шагов за ней не слыхать. Стоит с той стороны «мощеная» половина, прислушивается. Желнин осторожно и интеллигентно стучит, и дверь тут же распахивается вновь. Женщина маленькая, круглая, в валенках и платке.
— А когда будет?
— Никогда. — И опять дверь захлопнулась.
Желнин уже настойчиво просится внутрь. Костяшками пальцев громко постукивает.
— Что нужно?
— Я вообще-то проездом. Из другого города. Ждать мне его или нет?
— Дружок армейский? Леха или Степаха? Видала я вас. На работе его ищи. — И опять дверь норовит захлопнуться.
— Вот же вредная баба! — И Желнин понимает, что попал в точку. Лицо женщины теплеет, что-то в ней меняется внутри. Заветное слово сказано.
— Не ночует он здесь. У папаши, на Столбовой. Дом три, квартира шесть. Все. — И опять закрываться.