Спарта. Миф и реальность

Печатнова Лариса

Важно отметить еще один момент: тесные контакты царских домов Спарты с дельфийским жречеством подкреплялись большими пожертвованиями царей. После удачных военных кампаний цари, как правило, отправляли в Дельфы немалые денежные суммы и подарки. Например, царь Агесилай, ведущий войну против персидского царя в Малой Азии, в течение двух лет пожертвовал дельфийскому святилищу огромную сумму – более ста талантов (Xen. Hell. IV. 3. 21; Ages. 1. 34). Нельзя исключить и такой возможности, что в Дельфах спартанские цари хранили свои ценности. Для Греции использование храмовых центров в качестве банков являлось обычной практикой. И хотя предание не сохранило подобного рода фактов в отношении царей, случай с навархом Лисандром, который оставил в Дельфах денежный вклад (Plut. Lys. 18), позволяет думать, что точно так же могли поступать спартанские цари и их близкие. Некоторые ученые считают, что Дельфы до некоторой степени можно рассматривать как «государственный банк лакедемонян».

Особая близость спартанских царей к Дельфам и отличное знание оракулов, записи которых хранились в Спарте с глубокой древности, сыграли немалую роль и во внутриполитической борьбе. Яркий пример тому – многочисленные манипуляции царей с оракулами на рубеже V–IV вв. Так, в династическом споре между двумя претендентами на престол, Агесилаем и его племянником Леотихидом, решающим

аргументом стал истолкованный в пользу Агесилая древний оракул (Plut. Lyc. 22).

Современник Агесилая царь Павсаний (годы правления 409–395) решился использовать изречения пифии, чтобы убедить своих сограждан в необходимости аннулировать эфорат как вредный для спартанской общины политический институт. Находясь в изгнании, Павсаний написал полемическое сочинение, скорее всего, направленное против эфоров. Судя по кратким репликам в источниках, трактат Павсания представлял собой подборку дельфийских оракулов с комментариями самого царя (Ephor. ap. Strab. VIII. 5. 5. p. 366). Оракулы, возможно, были сгруппированы по тематическому признаку: об искажении законов Ликурга, о пользе царской власти, о вреде эфората, об опасности корыстолюбия и т. д. Главным пунктом в этом сочинении, скорее всего, была критика в адрес эфората.

Спартанские цари, представляющие свою общину перед богами, даже если по отношению к ним граждане и не испытывали былого благоговения, имели возможность воздействовать на умонастроения окружающих. Гадания, жертвоприношения, вовремя извлеченные на свет оракулы были удобными средствами политической пропаганды. В качестве примера можно вспомнить спектакль, разыгранный царем Агесилаем в 396 г. в Авлиде перед походом в Малую Азию. С целью саморекламы он принес в жертву Артемиде лань на том самом месте, где, по преданию, совершал жертвоприношение Агамемнон, отправляясь в Трою (Xen. Hell. III. 4. 3–4; Plut. Ages. 6).

Точно так же дело обстояло и в эпоху эллинизма, когда в Спарте, пребывающей в состоянии глубочайшего кризиса, проводили свои реформы цари Агис и Клеомен. Так, Агис IV активно использовал оракулы, как древние, так и недавно полученные, в которых божество советовало спартанцам «остерегаться сребролюбия», установить у себя равенство и вернуться к законам Ликурга (Plut. Agis 9). Клеомен III также искал у богов одобрения своим противоправным действиям. Так, Плутарх рассказывает о сне, который якобы приснился одному из эфоров в святилище Пасифаи накануне переворота. Приснилось же ему, «будто на том месте, где обычно сидят, занимаясь делами, эфоры, осталось только одно кресло, а остальные четыре исчезли, и в ответ на его изумление из храма прозвучал голос, возвестивший, что так лучше для Спарты» (Cleom. 7). Это чудесное сновидение пришлось как нельзя более кстати. Клеомен с его помощью пытался оправдать совершенное им святотатство – преступное убийство эфоров, – заявив, что такова была божественная воля.

В Спарте религиозная привилегия была одной из самых важных выражений царского престижа. Спартанские цари считались законными правителями постольку, поскольку они на протяжении веков продолжали оставаться для своих сограждан главными, если не единственными, представителями божества и верховными жрецами. При этом важно отметить, что в Спарте не существовало никакого политически влиятельного жречества, кроме самих царей. В отличие от Афин, где царь-архонт был не более чем ежегодно избираемым магистратом, ритуальная ответственность спартанских царей продолжала ассоциироваться с политической властью. Сохранение в неприкосновенности всего объема жреческих обязанностей и связанных с ними почестей и привилегий было одним из важнейших факторов стабильности всей политической системы Спарты. Судя по данным традиции, на протяжении долгого исторического периода институт царской власти в Спарте не подвергался какому-либо радикальному реформированию, и даже самые дерзкие и успешные лидеры, такие, например, как Лисандр, никогда не строили планы уничтожения царской власти, но искали возможности вписать себя в уже существующую структуру (Diod. XIV. 13. 3–7; Plut. Lys. 25. 3–4; Nepos. Lys. 3. 1–4).

Имущественное положение царей и законы против роскоши

Как и все спартиаты, цари имели земельные участки, которые назывались клерами [25] . Однако помимо гражданской земли, которая не подлежала разделу и продаже, они владели так называемыми теменами – обширными участками на территории периеков [26] . Подобно гомеровским басилевсам (Il. XII. 313; Od. VI. 293; XVII. 299), цари получали лучшие участки земли, и, в отличие от клеров рядовых граждан, эти темены [27] были их безусловной собственностью. По свидетельству Ксенофонта, «Ликург… постановил выделять (царю. – Л.П.) во многих городах периеков участок земли такого размера, чтобы, с одной стороны, царь не был лишен необходимого, а с другой – не превосходил бы других своим богатством» (Lac. pol. 15. 3. Пер. Л.Г. Печатновой) [28] .

25

Спартанские клеры вместе с приданными им илотами в правовом отношении скорее рассматривались как государственная собственность, отданная в бессрочную аренду, чем безусловно частная. В Спарте до закона Эпитадея (начало IV в.) была запрещена купля-продажа земли даже в таких замаскированных ее видах, как дарение и завещание (Plut. Agis 5). По свидетельству Плутарха, первоначальное деление на клеры осуществил Ликург (Lyc. 8). Наделяя всех граждан одинаковыми земельными участками, клерами, Ликург, по-видимому, надеялся, что равная экономическая база окажется надежной основой для политического равенства. Но не вся земля на территории Лаконии и Мессении была национализирована Ликургом и подвергнута уравнительному распределению среди всех спартанских граждан. Речь, вероятно, шла только о так называемой гражданской земле (Polyb. VI. 45. 3). В самом общем приближении можно только сказать, что под гражданской землей, по-видимому, надо понимать землю, полностью контролируемую государством. В качестве таковой она в любой момент могла быть конфискована для нового передела. Государство, сколько могло, сохраняло и отстаивало принцип полной неотчуждаемости земли – принцип, при котором земля всегда должна была оставаться в одном и том же роде, не дробясь даже между наследниками.

26

Спартанское государство, примерно к середине VIII в. покорив всю территорию Лаконии, образовало что-то вроде лакедемонской симмахии, куда вошли все находящиеся там полисы периеков.

В этом политическом объединении Спарта монополизировала государственное управление. Полисы периеков на территории Лаконии представляли собой полуавтономные общины, полностью лишенные внешнеполитической инициативы. Но внутреннюю автономию, хотя и в несколько урезанном виде, спартанцы общинам периеков оставили. Это значит, что все города периеков продолжали оставаться полисами с функционирующими там народными собраниями и полисными магистратурами. Хотя точная численность периекских общин – 24 – афиксирована только для римской эпохи, но, скорее всего, их было примерно столько же и в более ранний период (cр.: Her. VII. 234. 2).

27

Слово tevmeno в микенских документах означало земельные владения царя. Во времена Гомера этим словом назывались как царские наделы, так и священные участки богов.

28

Аналогичная ситуация с земельными наделами существовала в Риме царского периода. Часть захваченных земель изымалась из общественного пользования и предоставлялась царям. Такие участки назывались «царскими клерами», в отличие от общественного достояния, и ими цари могли распоряжаться по своему усмотрению (Dionys. III. 1).

Не исключено, что обычной практикой была сдача этих царских теменов в аренду периекам. Регулярные доходы с земельных наделов, возможно, являлись основой экономического процветания спартанских царей. Цари также вполне могли увеличивать свою недвижимость, скупая земельные участки в областях периеков [29] .

Кроме недвижимости, которая составляла главное богатство царей, в их распоряжении были большие денежные средства. Так, Платон среди прочих доходов спартанских царей упоминает и о «царском налоге», который лакедемоняне выплачивают своим царям. Под лакедемонянами в данном контексте, конечно, имеются в виду периеки [30] . Философ утверждает, что этот налог являлся весьма значительным (Alcib. I. 123 А). Еще одним существенным источником доходов царей могла служить монополия на владение и разработку на территории Лаконии месторождений железной и медной руды, из которой изготавливалось военное вооружение, в том числе медные щиты (Xen. Lac. pol. 11. 3). Хотя прямых указаний источников нет, отметим однако, что для древних монархий монополия на природные богатства страны не является чем-то исключительным. Например, македонские цари обладали монополией на владение строевым лесом.

29

По-видимому, не только цари имели возможность приобретать участки на территории, принадлежащей периекам. Согласно традиции, уже в V в. накопление дополнительной земельной собственности привело к серьезному неравенству в богатстве среди спартиатов (Her. VI. 61. 3; VII. 134. 2; Thuc. I. 6. 4; Xen. Lac. Pol. 5. 3; 6. 4; Hell. VI. 4. 10–11; Arist. Pol. II. 6. 10. 1270a 18).

30

Власть спартанских царей равномерно распространялась как на самих спартиатов, так и на периеков, чьими военачальниками они являлись. Это позволяло регулировать отношения между полноправной общиной, каковой являлась Спарта, и подчиненными ей общинами периеков. Цари выступали посредниками между центром и миром периферийных полисов.

Спартанские цари кроме денежного налога с периеков получали и натуральные продукты. Так, после жертвоприношения им доставались шкуры и часть мяса жертвенных животных (Her. VI. 56–57; Xen. Lac. pol. 15. 3). Ксенофонт сообщает еще об одном натуральном налоге в пользу царя – от каждого приплода свиней царь получал поросенка (Lac. pol. 15. 5) [31] . Содержание царского дома отчасти возлагалось на всю общину. Известно, что басилевсы питались на общественный счет (Her. VI. 57). Они также получали немалую часть военной добычи, скорее всего десятую ее часть (Her. IX. 81; Polyb. II. 62; Plut. Ages. 19). Таким образом царские дома в Спарте приобрели со временем значительные богатства (Xen. Lac. pol. 15. 6). Запрет на частное владение золотом и серебром, вероятно, их не касался (Plut. Lys. 17).

31

Некоторые исследователи в своих предположениях заходят слишком далеко, считая, например, что источником доходов для царей служили и рынки, которые рассматривались как их собственность. Утверждают также, что цари контролировали всю внешнюю торговлю, и даже называют архаическую Спарту в ту пору, когда она еще не лишилась своих восточных рынков, «коммерческой монархией».

Стремлением сохранить все накопленное имущество внутри царского дома объясняются, по-видимому, и случаи женитьбы царей на близких родственницах. Так, Анаксандрид II (время правления – около 560–520) был женат на собственной племяннице, дочери своего брата (Her. V. 36–40; Paus. III. 3. 7). Как предполагают некоторые исследователи, нежелание царя развестись с ней по требованию эфоров, возможно, объясняется не столько любовью Анаксандрида к своей супруге, сколько стремлением сохранить имущество жены внутри семьи. Царь Леонид I (время правления – 490–480) также был женат на своей племяннице по имени Горго. Она была единственной наследницей царя Клеомена I, брата Леонида по отцу (Her. V. 48). Иногда ради сохранения имущества внутри семьи женились и на собственных тетках. Например, Архидам II (время правления – 469–427) был женат на своей тетке по отцовской линии по имени Лампито. Она была единственной наследницей царя Леотихида II (Her. VI. 71).

Наши сведения о богатстве спартанских царей относятся в основном к периоду эллинизма, однако нет никакого сомнения, что и в более ранние времена сами цари и их ближайшие родственники обладали значительным имуществом и являлись наиболее состоятельными людьми в Спарте. Об этом свидетельствуют, например, огромные штрафы, к которым присуждали царей во время судебных разбирательств. Так, Плистоанакта в 446 г. приговорили к штрафу в 15 талантов (Schol. ad Aristoph. Nub. 858 f.), а Агиса II в 419 г. – к 17 талантам (Thuc. V. 63; Diod. XII. 78). Сам факт взимания с царей денежных штрафов – явное свидетельство того, что, по крайней мере уже в V в., спартанские цари имели право приобретать деньги и хранить их у себя в домах [32] . Штрафы, к которым присуждались цари, были, вероятно, соразмерны их состоянию.

32

Частным лицам за хранение золотых и серебряных монет в собственных домах грозила смертная казнь (Plut. Lys. 17).