Спартаковские исповеди. Блеск 50-х и 90-х, эстетика 80-х, крах нулевых, чудо-2017
Шрифт:
Занудный до безобразия, это правда. Зато очень трудолюбивый. Даже с перебором. Скажем, выигрываем 5:0 у «Шахтера» в гостях. Проходит неделя, если не больше – и вдруг Гуляев от нечего делать подробный разбор той игры устраивает. Мы, глядя на него, смеемся. Педагог – он должен все видеть, но не обо всем вслух говорить. Ну какой смысл разбирать матч, в котором мы соперника разгромили?
Говорит, скажем, о Нетто:
– Игорь мало поддерживал атаку…
А тому палец в рот не клади:
– Вы что – дурак? Ребята пять мячей забили! Что я их буду поддерживать?
Тот опять за свое. И нарывается на неттовское:
– Я вам повторяю: вы что –
Тут уже, как всегда в таких случаях, подключился Старостин. Но от разгоряченного Игоря достается и ему:
– А вы вообще пешка в футболе!
Могу себе представить, как руководитель другого типа отреагировал бы, а Николай Петрович только руками развел:
– Ну, знаешь, Игорь…
Авторитет у Нетто был сумасшедший, и Старостин его уважал.
Но был и случай, когда даже Серега Сальников, любимец Николая Петровича, «водил» в квадрате, и на едкую реплику Старостина, запыхавшись, сказал:
– Николай Петрович, да идите на х…!
Дед обалдел, а Серега упал на траву и начал хохотать – аж ногами дрыгал. Потом, конечно, извинялся:
– Николай Петрович, вы подходите в такой момент, когда дышать нечем – и начинаете…
Но какой молодец Старостин! Мог ведь из этого эпизода устроить – мало не показалось бы, а виду не подал, и через две минуты все забыли [1] .
1
Никита Симонян, рассказывая об этом эпизоде, утверждал, что ситуацию разрядил сам Старостин: «Николай Петрович вдруг повалился на траву, задрал ноги и, хохоча, стал приговаривать: ”Это классный номер”. Когда все успокоились, Сергей Сальников попросил у Старостина извинения, на что тот сказал: ”Да я тебя знаю, иди-ка ты сам к дьяволу“». («Советский спорт», 12.10.2001) (Здесь и далее – прим. авт.)
Гуляева ребята прозвали Мулом – за упрямство. Как он сказал, так и будет – надо это или не надо. Но повторяю: сверхпорядочный, честный, работящий, любящий свое дело. Мы его еще звали Писателем – он очень много записывал, статистику вел.
И, видимо, ночами недосыпал. Однажды днем Старостин приходит к нему после тренировки. Гуляев сидит за столом, в одной руке – ручка, в другой – блокнот. А сам спит. Николай Петрович прошелся по кабинету – ноль внимания. Написал записку: «Проснешься – зайди».
Наш Мул был человек не подлый, а, наоборот, очень симпатичный. Но у каждого бывают недостатки. Поэтому, видимо, в 1959 году пришло время его поменять. Больно он ребятам не нравился тогда. А то, что Симоняна, едва закончившего карьеру игрока, на его место назначили – так тут, по-моему, сыграл роль председатель российского совета «Спартака» Алексей Абуков, из Кабардино-Балкарии, мужик высочайшего класса. Он влюбился в Симоняна как в личность, когда ездил с нами в Южную Америку в 1959-м, был руководителем делегации. И инициатива назначить Симоняна, думаю, принадлежала ему, а Николай Петрович ее поддержал.
Перестроиться по отношению к Никите, начать воспринимать его как тренера, конечно, было непросто. Со своей стороны я видел задачу в том, чтобы не подвести тандем Симонян – Дементьев, с каждым из которых я играл. Тот же Никита многому меня научил и в жизни, и в футболе. Очень благодарен ему. Все, что у меня было – это от него и Боброва.
Симонян был нашим вожаком, капитаном его не зря избирали. Но как тренер, конечно, первое
Заставить себя называть Симоняна по имени-отчеству, разумеется, было непросто. Нетто так этого делать и не стал. А я называл его Никитой, только когда рядом никого не было. В иных случаях – Палычем.
Слабых людей, падких до власти, такая ситуация меняет. Симонян остался таким же, каким был. При этом очень внимательным к своему профессиональному росту. У многих людей спрашивал мнение, особенно после матчей. Никогда не был самодуром, прислушивался, анализировал.
Но придумывал он и что-то свое, ни на кого не похожее. Однажды они с Дементьевым по-новому провели теоретическое занятие. Написали билеты – и мы должны были их тянуть и отвечать на вопрос, вроде экзамена. Откуда они это взяли – не знаю. Мне, помню, достался вопрос, что для нападающего легче – когда соперник в обороне использует персональную опеку или так, как за рубежом – зонную, с подстраховкой и передачей игрока. И я ответил правильно: легче персоналка. Обыграл одного – и путь к воротам открыт. А при зоне одного обыграешь – второй тут как тут. Выдержал экзамен. Но ведь и по сей день с различными модификациями все зону играют!
Я в чемпионском 1962-м по решению Симоняна перестал попадать в состав, и в ситуации вроде такой обидеться может каждый. Игрок же сам себя не видит! А тем более в те времена было мало записей игр. И когда меня упрекали в том, что не успевал, опаздывал, мало двигался – я не верил, артачился. А потом посмотрел какую-то игру – и сдался. Сам сказал, что время пришло. Тем более что как раз начал вовсю раскрываться талант Гили Хусаинова. Его стали ставить, и мне места не оказалось. Все было справедливо. Но никто меня не выгонял, и я сам по приглашению кумира детства Анатолия Акимова ушел к нему в «Шинник».
А с Никитой Палычем мы какими друзьями были, такими и остались. И потом еще не один год работали вместе, о чем расскажу позже. Это доказывает, что в любой ситуации есть возможность остаться человеком и сохранить прекрасные отношения.
Вот Бесков – он совсем другой был. Мы же с ним работали восемь месяцев в 1977 году. Все время унизить меня хотел. Я чувствовал себя свободным и работал свободно, как принято было всегда у нас в «Спартаке». До тренировки выходил с пацанами – Хидиятуллиным и Валерием Глушаковым [2] . Те видели, что я могу с мячом делать, – и признали меня. Работалось с ними в удовольствие.
2
Чемпион СССР-1979, дядя чемпиона России-2017 Дениса Глушакова.
Отдал как-то Вагизу пас «черпачком». И вдруг подходит Бесков:
– Ты чего поле портишь?
А я даже не в бутсах был, а в тапочках! Отвечаю ему:
– Вы серьезно или шутите?
И пошло-поехало…
Мы перед тренировкой выходили на полчаса раньше, ставили жесткие барьеры и с Глушаковым отдавали друг другу передачи – он пятнадцать, и я столько же. Нужно было четко попадать в середину под барьером, чтобы мяч не коснулся земли. Вдруг сзади подходит Бесков:
– Разве так бьют?