Спартанец
Шрифт:
— В загон к овцам.
— О, нет. Я не хочу занимать твое место. Я буду спать в загоне.
— Нет, дело не в этом; здесь достаточно места для нас двоих. Мне лучше спать в загоне, я боюсь, что ночью появятся волки.
— Ну, если это так, то ладно, — согласился Клейдемос. — Но разбуди меня, если услышишь вой волков; я помогу тебе своим копьем.
— Благодарю тебя, мой гость, — сказал Басиас. — Конечно, я так и сделаю. Да будет спокойной твоя ночь.
— И тебе доброй ночи, также, — ответил Клейдемос.
Он проводил Басиаса
Басиас пошел к загону, оставляя глубокие следы в снежном покрове. Он открыл дверь, его приветствовали мычанием и блеянием, сразу же он захлопнул за собой дверь.
Клейдемос остался во дворе, наблюдая, как падает снег. Снегопад напомнил ему те долгие зимы во Фракии, бесконечную тоску одиночества, долгие марши по снегу в ледяных оковах доспехов. Набеги на спящие поселки, женские крики, пожары, грязь, кровь….
Сейчас снег закружил мягко, накидывая на землю белую вуаль, словно предвещая мир; казалось, что он также мягко кружит и у него внутри, успокаивая глубокие раны, панику, страх, заглушая крики… все белым-бело…
Только тихое блеяние доносилось из загона: наверное, крошечные ягнята, прижимаясь к шерсти своей матери, мечтают о цветущих полях. В стойле огромный баран с загнутыми рогами поднял ноздри, из которых шел пар, стараясь унюхать раздражающий запах хищника: волка.
Клейдемос плотнее закутался в плащ, собираясь вернуться в дом, когда мягкий хруст ломающихся веточек заставил его обернуться на пороге. Он посмотрел перед собой в темноту: ничего, должно быть ему померещилось…
Но, совершенно неожиданно, блеснули два желтых глаза, и огромный волк ринулся вперед, — самец с серебристой шкурой.
Клейдемос хотел положить руку на копье, но ничего не сделал, когда заглянул в глубину этих сверкающих глаз. Зверь подошел ближе, останавливаясь буквально в нескольких шагах от него. Он поднял морду, словно обнюхивая человека, и опустил хвост, который доходил почти до земли, затем развернулся и исчез в вихре белых хлопьев падающего снега.
Но ни собака не залаяла, ни одно животное в загоне не проявило никаких признаков испуга…
Клейдемос закрыл за собой дверь. Он лег рядом с очагом, наблюдая, как пламя мерцает голубыми огоньками среди догоравших красных угольков, слегка покрытых золой. Он подкинул еще дров, вытянулся, накрываясь плащом. Тепло стало согревать его усталое тело, и он закрыл глаза.
Перед тем, как он почти уснул, он услышал протяжный вой и затем еще один, еще более протяжный и более далекий. Но собака так и спала на улице, свернувшись клубком под навесом крыши, спали и ягнята, уткнувшись в шерсть матери, и огромный баран с загнутыми рогами… тоже спал.
В середине ночи его разбудил холод: огонь погас, ветер свистел через бесчисленные трещины и щели в стенах.
Клейдемос подул на оставшиеся тлеющие красные угольки и подкинул дров; пламя разгорелось вновь.
Он уже почти снова уснул, когда услышал, как скрипнула дверь загона и собака тихо и дружелюбно заскулила, словно встречая знакомого человека.
Клейдемос мгновенно открыл дверь и увидел, как два человека в темных плащах вошли в загон. Крадучись, почти бесшумно он вышел из хижины и подошел к стене, обращенной к дому. Через щели между деревянными досками он увидел внутреннюю часть загона, слабо освещенную дымящим факелом.
Заговорил один из двух прибывших людей:
— Басиас, мы принесли тебе дурные вести: вожди нашего народа, собравшиеся на старой мельнице на мысе Тенар, прошлой ночью были окружены солдатами криптии и жестоко убиты. Они искали убежища во внутреннем помещении храма Посейдона, но спартанцы, судя по тому, что нам рассказали, не проявили никакого уважения к этому священному месту и убили старейшин прямо на самом алтаре, где они собрались все вместе. Теперь восстание стало невозможно; мы решили, что нам надо обязательно предупредить тебя, с тем, чтобы ты передал эту весть остальным. Мы больше не можем рисковать; мы должны ждать наступления такого времени, когда все изменится, и ситуация станет более благоприятной.
Басиас опустил голову, словно получил тяжелый удар.
— Никому не удалось спастись? — спросил он после продолжительного молчания.
— Никому, — ответил другой. — Наши люди получили разрешение похоронить тела.
— Даже… Хранителю?
— Нет, его тела не нашли среди всех остальных. Возможно, ему удалось спастись, или, возможно, он прибыл к тому времени, когда все остальные уже были мертвы.
— Может быть, спартанцы спрятали его тело? Кто-нибудь видел его после этого?
— Нет, насколько нам известно. Но зачем они могли забрать его труп? У них не было никаких причин. Нет, он должен быть жив. Прячется где-нибудь… Кто-то предал нас, и, вероятно, он больше никому не доверяет. Но можешь быть уверен, он вернется и, наконец, расскажет нам, когда наступит день нашего отмщения… день нашей свободы.
Все трое замолчали, а Клейдемос, ошеломленный тем, что он услышал, содрогаясь от злости и ненависти, даже не чувствовал холода.
Теперь не было ни облачка, на ясном ночном небосводе мерцали звезды.
— У тебя в доме кто-то есть, — вдруг сказал один из прибывших. — Мы видели дым из трубы и очаг, в котором горели дрова.
— Я знаю, — ответил Басиас. — Это путник, попросивший ночлега. Он сказал, что он купец из Мегары, когда-то был наемником в Азии, но на меня он произвел странное впечатление; он кажется скорее лаконианином, чем мегарцем.
— Будь осторожен, шпионы криптии повсюду. Спартанцы стали очень подозрительны. Они решили освободиться от тех из нас, у кого, по их мнению, на уме восстание.