Спартанец
Шрифт:
Если, конечно свиток не был похищен и заменен… той ночью, около их лагерного костра. Кто вообще мог написать те последние строки на гробнице Исмены, как кажется, зная последнюю волю царя Леонида, которая была определенно изложена в истинном послании, которое Бритос и Агиас доставляли в Спарту?
А теперь, это завещание, на которое остался лишь намек в словах, вырезанных на надгробном камне его матери, взывающее к последнему Клеомениду… или Талосу-волку…
Но кто вообще мог видеть это послание и вырезать в камне те слова? Один из старейшин? Эфор? Все казалось невероятным.
Сразу
Клейдемос все еще надеялся, что ночь подарит ему хоть немного отдыха, он перестал ломать себе голову; нужно дождаться, когда он вернется в Спарту в поисках ответа.
Земля, на которой он лежал, была сухая, огромное шерстяное одеяло согревало его. Он снова задремал. Ветер утихал, вся местность погрузилась в глубокую тишину. Внезапно послышался шум от взмахов крыльев: хищные птицы поднялись из развалин в поисках корма, взлетая в темноте.
Незадолго до рассвета его резко разбудило ржание лошади: животное нервничало, словно кто-то разговаривал с ним. Конь бил по земле копытом, из ноздрей валил пар тяжелого дыхания.
Когда Клейдемос встал, чтобы успокоить его, конь попятился назад и попытался вырваться на свободу. Явно напуганный. Клейдемос осмотрелся вокруг, но ничего не увидел. Он подошел к лошади, разговаривая с ней и успокаивая ее, отвязывая поводья, привязанные к кустам. Он старался погладить ее по морде, но гнедой не проявлял никаких признаков успокоения, понятно было, что-то вывело его из равновесия, и он очень встревожен.
Клейдемос подобрал свое одеяло, и, крепко придерживая поводья, потащил коня подальше от стен.
В этот момент он услышал глухой гул, задыхающийся рев, идущий из-под земли. Он испугался: все рассказы, услышанные им еще в детстве, когда он был мальчишкой, внезапно стали правдоподобны. Он пожалел, что вообще ступил сюда ногой.
Пока он пытался стащить лошадь вниз с холма, он услышал другой толчок с грохотом и почувствовал, как задрожала земля. Сначала легкий толчок, затем сильное, продолжительное сотрясение, которое заставило его закачаться. Более сильный толчок заставил его упасть на землю вместе с конем, который едва не раздавил его.
Когда он катился по грязной тропе, он услышал грохот падающих руин. Подняв голову, он увидел, как огромные валуны падают вниз на землю, срываясь с башен и верхней части стен. Земля снова задрожала, сотрясаясь под ним, срывая еще больше камней, которые падали, поднимая огромные столбы пыли.
Боги разрушали то, что осталось от Ифома, а наверху, на небе собирались огромные свинцовые тучи, грозящие дождем.
Молния пролетела через лиловато-синее скопление туч, освещая всю гору ослепляющим светом, раздался раскат грома. Быстрой чередой пронеслось еще огромное множество молний, сглаживая призрачные тени бастионов и крепостных валов на земле. Гремели раскаты грома, следуя друг за другом с таким грохотом, что, казалось, земля разверзнется, поглощая город.
Клейдемос застыл, как каменный, созерцая происходящее перед ним, уверенный, что подточенные стены с грохотом упадут на него и похоронят его. Затем, всего лишь на мгновенье, он оглянулся и побежал вниз по склону по возможности быстрее, спотыкаясь и падая снова и снова, вымазанный грязью, с кровоточащими локтями и коленями.
Наконец, он добежал до подножья горы и позвал коня. Конь прискакал, поводья болтались между его ног. Клейдемос вскочил в седло и изо всех сил пришпорил скакуна.
Животное галопом ринулось вперед, размахивая хвостом в воздухе, выпуская из расширенных ноздрей огромные облака пара; при каждом ударе молнии на тропу его зрачки расширялись. Всадник продолжал подгонять его на узкой тропе, по которой он и так бежал на сумасшедшей скорости, потому что начинался дождь.
Порывы ветра проносились по пустынной дороге, дождь превратился в ливень. Клейдемос продолжал гнать лошадь вперед, словно безумный. Но когда он услышал, что конь стал часто и тяжело дышать, он натянул поводья, замедляя его бег.
Оставив бурю позади, он перевел промокшее до костей, потное животное на шаг. Он проехал один поселок, потом другой. Везде он был свидетелем того, как перепуганные люди голыми руками копаются в развалинах своих домов или гоняются за домашними животными, которые вырвались из загонов и в панике разбегаются по полям.
Уже поздно днем, измотанный и голодный, он добрался до Гафы, к вечеру — до Белемины, которые также были разрушены землетрясением.
Он видел, что по мере его приближения к Лаконии, последствия землетрясения становились все более чудовищными. Деревянные дома все же устояли, а каменные строения разрушены полностью сильными толчками. Повсюду рыдающие женщины и озадаченные мужчины бродили среди обломков или копались в камнях. Дети в отчаянии кричали, зовя своих родителей, которые, возможно, были погребены навеки под развалинами своих домов.
Клейдемос проспал несколько часов на сеновале, упав без сил от усталости и перенесенных страданий, затем снова отправился в путь, теперь в сторону Макиста, то и дело останавливаясь, чтобы могла отдохнуть лошадь. Он боялся того, что могло произойти с его домом и матерью. Было понятно, что от землетрясения пострадал весь Пелопоннес, у него не было уверенности в том, что дом Пелиаса и Антинеи также не был разрушен.
Макист тоже лежал в развалинах, он увидел сотни трупов, лежащих вдоль дорог, к ним постоянно прибавлялись новые, когда оставшимся в живых удавалось расчистить завалы между разрушенными домами.
Он остановил двух всадников, которые подъезжали на полном скаку с южной дороги.
— Откуда вы? — прокричал он им.
— Из Тегеи.
— Как тебя зовут?
— Я Клейдемос, сын Аристарха, спартанец. Какие новости о моем городе?
— Все плохие, — ответил один из них, качая головой. — Большинство домов разрушено или внушают опасения. Тысячи смертей. Всех дееспособных людей просили оказать помощь в проведении спасательных мероприятий и поддержании порядка в городе. Многие из старейшин мертвы, а также несколько эфоров. Общественные беспорядки приняли угрожающие размеры.