Спартанец

Манфреди Валерио Массимо

В середине ночи, когда он крепко спал, ему показалось, что он услышал стук в дверь. Он заставил себя проснуться; да, там кто-то был. Он вскочил, схватил меч, взял факел и открыл дверь, но никого не увидел.

— Кто там идет? — потребовал он ответа, разглядывая темноту.

Он спустился вниз по ступеням порога, чтобы посмотреть во двор, высоко поднимая факел, чтобы осветить пространство перед собой. Он бросил взгляд направо в сторону конюшни, а потом налево, освещая внешнюю стену дома.

Именно там он увидел человека, стоявшего неподвижно, в плаще, который закрывал половину лица, с повязкой

через левый глаз.

Клейдемос был в полном недоумении, и от удивления сделал выпад мечом.

— Кто ты?

Человек протянул правую руку к краю плаща и открыл свое лицо в шрамах: Карас!

Клейдемос бросил меч и застыл, глядя на него, потеряв дар речи.

— Вот так ты встречаешь друга, которого не видел годами? — спросил Карас, приближаясь к нему.

— Я… — пролепетал Клейдемос. — Не могу поверить… совершенно не ожидал. О всемогущие боги… Карас… неужели это ты! Но твой глаз!

Однажды придет к тебе человек, слепой на один глаз…

Что случилось с твоим глазом?

Карас сбросил свой плащ с плеч и широко распростер объятия.

— О, мой друг, мой дорогой, старый друг… — сказал Клейдемос, крепко прижимая его к груди. — Я боялся, что никогда не увижу тебя снова.

…Он может снять проклятие с меча царя…

Они вошли в атриум, сели около очага, где Клейдемос снова разжег угасающий огонь.

— Во имя Поллукса… твое лицо! — сказал он, разглядывая черную повязку Караса и глубокие шрамы. — Кто сделал это?

— Криптии. Я согласился встретиться с Павсанием, когда он вернулся из Азии, а эфорам нужно было узнать, о чем мы беседовали друг с другом. Они пытали меня, могли бы и убить, но я ничего не сказал. Наконец, они убедились, что я ничего не знаю, и отпустили меня, возможно с намерением насадить своих шпионов повсюду в горах, чтобы не спускать с меня глаз и следить за каждым моим движением. В течение долгого времени мне приходилось скрываться, но сейчас настало время заставить их заплатить за все раз и навсегда.

— Я только что прибыл из Мессении, — сказал Клейдемос. — Я видел Антинею и Пелиаса.

— Знаю, я увел твою мать обратно в горы.

— Я слышал, что сегодня илоты напали на город.

— Правда, но их заставили отступить. Они не захотели послушаться и двинулись слишком поспешно, поставив под угрозу все планы. Они понесли ужасные потери, многие погибли, еще больше раненых. Им нужен кто-то, кто мог бы руководить ими… — Карас поднял голову, и его глаз блеснул в отблесках пламени. — Пришло время и для тебя, ты должен выбрать свой путь, Талос. Боги объявили свою волю.

Он произнес с ударением:

— Он повернул свою спину к людям бронзы, когда Эносигей потряс землю Пелопа. Боги опустошили эту землю землетрясением… это знамение.

Клейдемос закрыл глаза. Не было сомнений в личности одноглазого человека, о котором говорил Критолаос на своем смертном одре, это был Карас: который снова был здесь, с ним, через столько лет. А сейчас казалось, что прошло всего несколько дней с тех пор, как он покинул его.

Он увидел его на поле битвы при Платеях, в наступающих сумерках, когда он бормотал слова пифии Периаллы, добавляя:

— Вспомни эти слова, Талос, сын Спарты и сын своего народа, в тот день, когда ты снова увидишь меня.

— Ты прав, Карас, — сказал он. — Боги послали мне знамение, меня ждали, годами, а я все еще не чувствую уверенности. Я раздвоен. Я только что солгал тебе; неправда, что я только что прибыл из Мессении. Я приехал вчера. Сегодня видел, как илоты спустились с гор. — Карас смотрел с недоумением, внезапно помрачнев. — Но я не мог двинуться с места. Я хотел побежать, взять свое оружие, но я просто стоял там, наблюдая, дрожа, вырывая волосы. Я не сделал ничего. Я не мог взять меч моего отца и моего брата и направить его против города, за который они отдали свою жизнь. Есть и еще кое-что, что я должен сказать тебе. Моя мать Исмена похоронена здесь, недалеко от этого дома. На погребальном камне есть надпись, которая кажется посланием. Она гласит:

Исмена, дочь Евтидема, супруга Аристарха Дракона, несчастная мать двух доблестных сыновей.

Боги завидует бесценному дару Льва Спарты.

— Я уверен, что последняя фраза добавлена позднее, я пытался выяснить, кто это сделал и почему.

Карас, если мне предстоит принять самое ответственное решение в жизни, если правда, что боги послали мне знамение этим землетрясением, если я должен снова взяться за оружие и встретиться лицом к лицу со своей судьбой без малейших колебаний, то для себя я не должен оставить никаких неразрешенных тайн. Все должно быть совершенно ясно, я не должен чувствовать никаких сожалений или раскаяния. Ни один человек не может уверенно шагать по выбранному пути, пока в его душе не воцарится мир и спокойствие. Я понимаю, чего ты хочешь от меня, и знаю, что, будь жив Критолаос, он хотел бы того же самого. Тебе покажется странным, что я ищу смысл в надписи, вырезанной на надгробном камне, в то время, когда поднялись илоты, чтобы восстановить свою свободу — весь народ, поставивший на карту возможность своего собственного существования.

— Нет, я не считаю, что это странно, — ответил Карас с загадочным выражением лица. — Но продолжай…

— Ты знаешь, что я сопровождал своего брата Бритоса и его друга Агиаса из Фермопил в Спарту, по приказу Леонида. Они должны были доставить послание эфорами и старейшинам, но никому так и не удалось узнать, что же там было сказано. Я даже слышал, что свиток был пустой, чистый, что в нем не было написано ни единого слова. Тебе хорошо известно, каков был конец Агиаса, и что случилось бы с Бритосом, не останови я его тогда. И Бритос, тем не менее, встретил свою смерть в битве при Платеях, ведя отдельную, собственную войну против персов одними своими руками.

Он встал и начал ходить назад и вперед по атриуму, затем подошел к двери и посмотрел в сторону Спарты. Было зажжено только несколько ламп, свет был тусклый, но по всему городу горели лагерные костры: воины Спарты находились в состоянии боевой готовности. Он закрыл дверь и вернулся к очагу.

— Я уверен, что кто бы ни добавил эти слова к надписи на надгробном камне Исмены, ему было известно истинное содержание послания Леонида. К чему еще можно отнести слова «дар Льва Спарты»? Леонид хотел спасти Бритоса… возможно, и меня так же. Леонид должен был знать. Мой отец всегда был близок с ним, а до него — с царем Клеоменом.