Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи
Шрифт:
— Что такое? Выходит, я корова? — спрашивает она. Я прыснул. Личико у нее уже чуть порозовело.
— Нет, почему, — сказал я. — Это я к случаю.
— И часто вы вот так носите девушек на руках? — спрашивает она.
— Не часто, — сказал я. — Вас — первую.
— И вам не страшно смотреть на кровь и на раны? — спрашивает она.
— У меня у самого на правей ноге четырнадцать швов, — говорю я.
— Откуда? — спрашивает она.
— Станок оказался неисправный, — говорю я. — Но это что. Я знаю одного с нашей улицы, у него сорок восемь швов.
— Сорок восемь! — ахнула она.
Я, правда, не сказал, что эти швы он заработал после одной
— Вот именно, — сказал я. — А у вас всего-то будет один шовчик на подошве, так что не беда.
— Конечно, — сказала она, — Это я испугалась, что умру. Глупо, да? И как же мне повезло, что рядом оказались вы!
Слушайте, я вам что-то скажу. Так хорошо мне не бывало никогда в жизни. Я ее смешил. Со мной она позабыла про свой порез, а ему к тому времени уже пора было разболеться. Я ей плел всякую всячину про младшую сестренку, про братишек, чего они вытворяют. У нее не было сестер и братьев, и она мне была как родная. Я нес ее на руках. Я ощущал ее мягкую нежность, ее дыхание попадало мне на край щеки, шелковые волосы касались моего лба, только не в том дело, а просто там, на шоссе, мы двое были как одно. Как если бы все, о чем мечтаешь, сбывалось наяву, уж не знаю, понятно ли я это выражаю. Я ей нравился, и я был просто я, и она была тоже я, как рука, как нога, как сердце. Не знаю — понятно, что я хочу выразить? Я думал, что в жизни все неспроста, чему назначено, то будет — как солнцу назначено всходить и заходить. Мне теперь все стало понятно, и зачем меня выгнали с работы, и зачем я бродил по безлюдным местам, все ждал, искал чего-то. И вот нашел. Я не шагал, я летел по земле. С вами в жизни часто случалось такое?
Со мной случилось, и это не проходило. Нас подвезли на первой же встречной машине, лысый дядя с черными усами, в годах. Еще бы, хорошенькая девушка. Будь я один, я до седых волос торчал бы на шоссе без толку, разве что странствующий лудильщик подобрал бы в свой фургон. Но все это неважно. Главное, понимаете, она хотела, чтобы я был с ней. Со мной ей было не страшно. Она держалась за мою руку, а я положил ее ногу себе на колени.
Даже в больнице она меня не отпускала. Пришлось зайти вместе с ней в кабинет, где оказывают срочную помощь. Я с этим заведением близко познакомился с малых лет. Мы здесь, можно сказать, дневали и ночевали, вечно то синяк, то царапина, то кто-нибудь нечаянно проглотил ложку, то подавился костью и прочее. Я держал ее за руку, когда ей делали укол от столбняка, когда зашивали порез и бинтовали ногу. Потом я сказал:
— Теперь вы обождите тут, а я договорюсь, чтобы вам подали карету и отвезли домой.
— А вы недолго? — сказала она. — Возвращайтесь поскорей.
Так и сказала. Этими самыми словами.
Я вышел на улицу. Смотрю, Турок разворачивает машину, только что высадил пассажира. Я ему свистнул, и на мою соловьиную трель он подъехал обратно.
— Ты чего, Студент? — спросил он. — Что стряслось? Твой посвист и за милю не спутаешь.
— Разговорчики, извозчик, — сказал я. — Твое дело придержать рысаков. Сейчас я к, тебе выведу седока.
— Серьезно? — говорит он. — А кто будет расплачиваться? Раз пассажир твой, значит, катай задарма.
Я подошел к нему ближе. Я протянул ему пригоршню монет.
— Держи свою жалкую наживу, скряга Скрудж, — сказал я.
Он поглядел на деньги.
— А, так у тебя есть чем расплатиться, — сказал он. — Ладно. Поверим тебе.
Я пошел за ней.
Теперь мне не пришлось ее нести. Ей обули туфельку на здоровую ногу, посадили в кресло на
— Куда едем, мисс? — спросил Турок. Сообразил, слава богу, что везет не своего поля ягоду и с такой надо держать себя уважительно. А не то, чего доброго, сморозил бы что-нибудь соленое.
Она сказала, куда ехать.
Говорит, а сама смотрит на меня.
— Вот и все, — сказал я. — И не так уж страшно, правда?
— Правда, — сказала она. — Не знаю, как мне вас благодарить за все, что вы для меня сделали.
Что на это скажешь. Я только глотнул, сжалось горло. Со мной так бывает не часто. Понимаете ли, с той минуты, как все это стряслось, пока она так льнула ко мне, из меня напрочь выветрилось все дрянное. Как бы это понятнее выразить. Все это было чисто и красиво, лучше не бывает в жизни. Странно, скажете, — кровь, рваные раны, больница, уколы, — но тем не менее факт. И это были не мечты, не сон. Живая явь.
Только тронулись, казалось бы, а перед нами уже открытые чугунные ворота, и мы завиляли по короткой мощеной дорожке. От нее ступени вели к дому, большому прекрасному особняку, одних окон не сосчитать. Я высадил девчущку из машины и понес по лестнице к дверям. Дверь, тут же распахнулась, вышла нарядная седая женщина, за ней — горничная в черном платье и белом передничке.
Женщина говорит:
— Боже мой! Что случилось? Что с тобой, скажи, ради бога!
Девушка говорит:
— Я на пляже наступила на разбитую бутылку, поранила ногу и не знаю, что я стала бы делать, если бы не он. Он меня отвез в больницу, а потом оттуда — домой.
— Душенька моя! — говорит ее мать, протягивает к ней руки, обнимает, а потом поверх ее плеча смотрит на меня. Она смерила меня взглядом с головы до ног и говорит:
— Мы вам очень признательны. Джулия, пойдите принесите мой кошелек.
Дочь с ужасом сказала:
— Мама!
Но было поздно, поймите, мыльный пузырь уже лопнул.
Ее вторая туфля вместе с чулком была до сих пор у меня в кармане. Я ее вынул, вложил матери в руку, потом повернулся, сошел с лестницы, влез в машину к Турку и рявкнул на него:
— Гони отсюда!
Он включил передачу и рванул с места.
Позади слышались голоса:
— Нет! Нет! Вернитесь обратно! Пожалуйста, вернитесь!
Но что толку? С меня сорвали шоры. Я увидел себя глазами ее матери. Рука тянется за кошельком. Можно изорвать палкой паутину любых размеров, совсем порушить, но после прибежит паук и возьмется ее чинить. Да ведь мы-то не пауки. Возможно, мы люди темные, но у себя под носом способны разглядеть, что надо.
Я сидел как побитый. Мне доводилось бывать в потасовках, и били меня, но так, чтобы совсем сбить с ног, — никогда. А тут, вы понимаете, меня как бы вот именно положили на обе лопатки.
Что было потом, я запомнил плохо.
Помню, что мы сидели в пивной. Время было вроде бы позднее. Здесь же какие-то ребята и Турок. И я слышу, что Турок мелет. Что, мол, Студент заимел себе на пляже девочку, куколка — обалдеть, настоящая кисейная барышня, без обману, Турок, он разбирается, интересно только, успел ли Студент побарахтаться с ней на песочке.
Короче, дал я ему. Турок дал мне сдачи, другой подбавил, я и ему дал. Нагрянули легавые, я и легавого огрел, в ответ меня огрели дубинкой. Я развернулся и ахнул сплеча кулаком.