Спасатель. Серые волки

Воронин Андрей Николаевич

Мощный турбированный двигатель злобно взревел. Звук немного напоминал тот, что можно услышать, когда мимо, сильно газуя, проезжают «Жигули» с оторванным напрочь глушителем. Что позволено Юпитеру, не позволено быку; то, что у дышащей на ладан отечественной развалюхи служит признаком технической неисправности, для дорогого спорткара с эмблемой знаменитой фирмы на капоте является нормой.

Взвизгнув покрышками, машина сорвалась с места и мгновенно затерялась в плотном потоке уличного движения, что, отравляя воздух выхлопными газами и попирая недавно отремонтированный асфальт тысячами вращающихся колес, катился в направлении Нового Арбата.

6

У ворот монастыря стоял густо запыленный от колес до крыши черный «мерседес»

представительского класса с синим ведерком проблескового маячка на крыше. За ним, съехав правой парой колес на травянистую обочину, остывал грузовой микроавтобус той же фирмы, тоже черный и тоже запыленный сверх всякого мыслимого предела. Водители – один в строгих черных брюках и белой рубашке с коротким рукавом и однотонным темнобордовым галстуком, а другой в точно таком же наряде, но без галстука, зато в темных солнцезащитных очках – покуривали в сторонке, щурясь на солнышко и обсуждая какието свои сугубо профессиональные вопросы. Когда прорезанная в монастырских воротах калитка распахнулась с негромким скрипом и оттуда, перешагнув высокий порог, появилась внушительная фигура отцанастоятеля, тот водитель, что был без галстука, вороватым движением застигнутого на месте преступления школярадвоечника спрятал сигарету за спину, а второй, поколебавшись, бросил свою в дорожную пыль и придавил подошвой.

Безоблачное небо было неправдоподобно синее, какого не увидишь в Москве. Налетающий порывами ветер беспорядочно гонял над колышущимся луговым разнотравьем невесомый одуванчиковый пух, как будто затеявшие большую войну лилипуты в одночасье сбросили на головы противника небывалый в истории массированный парашютный десант. Высоко в небе, невидимый на фоне слепящего солнечного диска, висел, оглашая всю округу своими переливчатыми трелями, жаворонок. Задняя дверь «мерседеса» начала открываться, и тот из водителей, что щеголял в галстуке, торопливо подбежав, услужливо распахнул ее перед пассажиром.

Выбравшись наружу, тот привычным жестом оправил пиджак и двинулся к стоящему в ожидании настоятелю. Это был сравнительно молодой, никак не старше сорока лет, мужчина чуть выше среднего роста – не худой и не толстый, с русыми, выгоревшими на солнце волосами и неровным загаром, судя по которому он не так давно сбрил бороду. Цвет лица уже начал выравниваться; случайный прохожий, скользнув по этому лицу рассеянным взглядом, возможно, заметил бы в нем какуюто странность, но вряд ли понял бы, что именно привлекло его внимание.

Сделав несколько шагов, этот гражданин остановился и, временно утратив интерес к настоятелю, перекрестился на укрепленную над воротами икону. Настоятель, коего звали отцом Михаилом, воспринял это спокойно: не желая относиться к гостю предвзято, обольщаться он тоже не спешил. Правильно и к месту перекреститься в наше время умеет всяк кому не лень, но крестное знамение, оставшись символом веры, давно перестало быть ее верным признаком.

Отецнастоятель в данном случае был прав на все сто процентов: для пассажира черного «мерседеса» то, что он только что сделал, было обыкновенной данью вежливости, отданной безо всякого внутреннего сопротивления. В помещении, если только вы не военный, принято снимать головной убор, в больничной палате – верхнюю одежду. Продолжать смысловой ряд нет никакой необходимости; то, что вы не проживаете в упомянутом помещении и не занимаете одну из коек в палате, служит таким же слабым оправданием несоблюдению этих элементарных правил, как отсутствие твердой и искренней веры – игнорированию обычая креститься при входе в церковь. Короче говоря, в чужой монастырь со своим уставом не лезут; это знают все, а в данном конкретном случае старая поговорка обретала буквальный смысл, ибо дело происходило аккурат у ворот СвятоВоздвиженского мужского монастыря, расположенного верстах в семи от деревушки Сухое Болото Nского района Рязанской области.

Окончив ритуал, по поводу целесообразности которого гость давно перестал

дискутировать даже с самим собой и даже мысленно, он вновь сосредоточил свое внимание на хозяине и, подойдя, приветствовал его легким наклоном головы.

– Здравствуйте, отец Михаил, – поздоровался он. – Или к вам надлежит обращаться както иначе?

– Здравствуйте, – вполне посветски ответил на приветствие настоятель. – Обращение вполне подходящее. Как говорят в миру, хоть горшком назови, только в печку не ставь. На паломника вы непохожи, из чего следует, что у вас ко мне имеется некое дело.

– Однако, – усмехнулся приезжий, – стиль у вас, отец Михаил, прямотаки столичный.

– Необходимо понимать, – без улыбки произнес монах, – что настоятель святой обители суть не только духовное лицо, облеченное Божьей благодатью, но и руководитель, хозяйственник…

– И, как всякий хозяйственник, привык дорого ценить свое время, – с понимающим видом подхватил гость.

– Увы, – кивнул отец Михаил.

– Тогда не стану его у вас отнимать, – убедившись, что говорит с деловым человеком, который не собирается прямо тут, у ворот, читать ему проповеди, объявил приезжий. – Моя фамилия Иванов, я – доверенное лицо депутата Государственной думы Ильи Григорьевича Беглова…

– Беглова? Ильи? – Косматые, тронутые сединой брови настоятеля хмуро сошлись к переносице, взгляд сделался острым и настороженным. – Уж не тот ли это Беглов…

– Совершенно верно, – поспешно подтвердило доверенное лицо. – Я вижу, вы о нем слышали и, кажется, относитесь к нему… эээ… слегка предвзято.

– Вот что, господин… гм… Иванов, – сурово произнес настоятель. – Я не просто слышал о вашем доверителе – я его знавал в ту пору, когда он обитал здесь в качестве трудника. И, как и вся братия, до сих пор твердо убежден: кощунственное, богохульное злодеяние, о котором вы наверняка осведомлены, в стенах святой обители совершил именно он. Следствию не удалось его уличить, но земной суд – не последняя инстанция. Так ему и передайте. Для вас, должно быть, это звучит неубедительно и даже смешно, но я не стану с вами спорить. Сразу же после смерти все люди до единого становятся верующими, но для таких, как вы и ваш доверитель, прозрение наступает слишком поздно.

– При всем моем уважении, – дождавшись паузы в этой грозной речи, вставил господин Иванов, – вы абсолютно напрасно мечете громы и молнии и пугаете меня Страшным судом. Не знаю, какой вердикт вынесет этот суд моему доверителю, но по упомянутому вами пункту обвинения он точно будет оправдан. Однако вы правы: спорить и препираться в данном случае означает лишь попусту тратить драгоценное время – как ваше, так и мое, которое, уверяю вас, тоже стоит недешево. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Прошу вас.

С этими словами он сделал широкий приглашающий жест в сторону микроавтобуса. Слегка обескураженный только что полученной от мирянина безупречно вежливой, но достаточно резкой отповедью, отец Михаил неуверенно двинулся в указанном направлении. Посланец депутата Беглова кивнул, и водители, взявшись за ручки, синхронно открыли покрытые толстым слоем пыли створки распашных задних дверей микроавтобуса.

Внутри на выстланном рубчатой резиной железном полу стояли три объемистых, прочных дощатых ящика. Водитель микроавтобуса – тот, который без галстука, – запрыгнул в кузов и, вооружившись фомкой, начал с треском и скрежетом отдирать приколоченную гвоздями крышку ближайшего к выходу ящика. Сосновая древесина с протяжным скрипом выпустила из своих тугих объятий последний кривой гвоздь, металлическая упаковочная лента лопнула и задребезжала, раскачиваясь в воздухе, снятая крышка легла на пол, открыв взорам присутствующих содержимое – какието упакованные в холст, брезент и полиэтилен плоские прямоугольные предметы. Они были составлены ровно, со всей возможной аккуратностью, но до того разнились по размерам, что в целом производили ощущение беспорядка, почти хаоса.