Спасатель. Жди меня, и я вернусь
Шрифт:
Вокруг уже вовсю топотали обутые в тяжелые армейские башмаки торопливые ноги, бряцал металл и лязгали затворы: бойцы занимали позиции, готовясь отразить нападение. Лежащий на припорошенном мусором бетонном дне траншеи Стрельников слабым голосом отдавал распоряжения, и Слон, ловко накладывая повязку, громко их дублировал.
– Рана, слава богу, пустяковая, – объявил он, затянув узел. – Считайте, в рубашке родились. Пуля только скользнула по ребру, так что это, можно сказать, простая царапина. Если ребро не треснуло, вообще красота.
– А если и треснуло, наплевать, – оправляя окровавленную рубашку, сказал Виктор Павлович. – До чего глупо вышло, простить себе не могу. Не ждал, что они окажутся здесь так скоро.
–
Конец фразы потонул в нарастающем шелестящем свисте. Свист перешел в заунывный вой, и сейчас же уши заложило от чудовищного, нестерпимого грохота. На укрытой дерном железобетонной крыше бункера вырос и опал, осыпав всех, кто находился в траншее, горячими комьями земли и тлеющими, вырванными с корнем пучками травы, лохматый куст разрыва. «Мины!» – крикнул кто-то, констатируя очевидный факт. Вторая мина взорвалась на клинообразном участке земли между двумя радиальными ходами сообщения; еще две упали почти одновременно, заполнив траншею клубами пыли и едкого тротилового дыма.
– В бункер! – сквозь звон в ушах услышал Андрей срывающийся, сиплый рев Слона. – Все в бункер! К амбразурам, занять круговую оборону! Живо, тараканы, пока всех тут в фарш не перемололо!
Он увидел прямо перед собой припорошенную землей и жухлыми стеблями прошлогодней травы спину Слона. Слон тащил в укрытие Стрельникова, который шел, одной рукой опираясь на его плечо, а другой – на свою неразлучную трость. Кашляя, Андрей двинулся за ними, присел, когда в нескольких метрах от него взорвалась очередная мина, обо что-то споткнулся, едва не упав, посмотрел под ноги и обнаружил изуродованную, с разбитой ложей, сорванным прицелом и глубокой вмятиной на казеннике, снайперскую винтовку. Обернувшись, он увидел на месте стрелковой ячейки, в которой обосновался Моська, бесформенную, курящуюся желтовато-серым дымом воронку, края которой ощетинились похожими на торчащие из гнилых десен обломки зубов кусками бетона. Рядом с воронкой вздыбился дымный столб нового разрыва, над головой, обдав тугим горячим ветром, с истошным визгом пронеслось что-то тяжелое и, ударившись о стену бункера, осыпалось в траву градом мелкого щебня.
Андрей пришел в себя только в бункере. Снаружи по-прежнему выли пикирующие по навесной траектории мины и грохотали взрывы. В амбразуры и открытую дверь вползали клубы пыли и дыма, осколки с визгом полосовали несокрушимые железобетонные стены. Когда очередная мина ударяла в перекрытие, сверху сыпалась пыль и мелкий мусор. Бункер болезненно содрогался, но стоял, поскольку был рассчитан на прямое попадание авиабомбы или снаряда из корабельного орудия. В одной руке у Андрея был автомат, другая крепко сжимала воротник Женькиной куртки. Владелец куртки находился внутри своей одежки и с виду был цел и невредим, разве что густо запылен и слегка напуган. Он дернулся, явно уже не в первый раз, и Андрей, опомнившись, отпустил его воротник.
Тяжелая стальная дверь бункера, с которой накануне битый час возился, приводя в порядок ржавые петли и запорный механизм, хозяйственный Слон, неожиданно сорвалась с петель и со страшным грохотом, вертясь, как бумеранг, влетела внутрь вместе с бешено клубящимся облаком дымного пламени и градом бетонных обломков. Искореженное дверное полотно с лязгом ударилось о стену, лишь чудом никого не убив и не покалечив, каменный град, как шрапнель, широким веером хлестнул по всему помещению. Кто-то закричал, и Андрей подумал, что, расписывая, какой чудный нынче ожидается денек, господин Стрельников впервые на его памяти допустил такую чудовищную ошибку в прогнозах: пока что в этом дне не наблюдалось ни приятности, ни какого-то особенного величия. Чувствовалось, что до вечера доживут далеко не все – если вообще кто-нибудь доживет.
Все это было чертовски неожиданно и очень, очень скверно.
– Ого, – кашляя и отплевываясь, произнес кто-то в дыму, – а это, парни, был РПГ!
– Наш РПГ, – уточнил другой голос. – Что творят, суки!..
Минометный обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. В бункере надрывно кашляли люди, где-то с шорохом и дробным стуком продолжали сыпаться мелкие камешки и земля, но после оглушительного грохота разрывов все это казалось мертвой тишиной. И в этой звенящей тишине негромко прозвучал слабый, но не потерявший надменной начальственной твердости голос Стрельникова:
– К бою!
Резонно рассудив, что в сложившейся ситуации этот приказ касается и его, Андрей оттянул затвор автомата и, поднявшись, занял место у амбразуры. Рядом возился, выставляя наружу комариный хоботок пулемета, перемазанный пылью и кровью, злой, как сто чертей, Сыч. Голова у него была наспех обмотана окровавленной тряпкой, в зубах дымилась сигарета – явно только что прикуренная, но с таким изжеванным, изгрызенным фильтром, как будто Сыч поставил перед собой задачу не выкурить ее, а съесть.
– Внимательнее, – негромко произнес Стрельников. Он стоял посреди бункера, тяжело опираясь на трость и положив ладонь свободной руки на выглядывающую из расстегнутой кобуры рукоятку пистолета.
– В траншею бы выйти, Виктор Павлович, – вполголоса предложил Слон. – А то, если доберутся до мертвой зоны, нам кирдык – забросают гранатами, и все.
– Отставить, – сказал Стрельников. – В траншее мы уже были. Соскучился по минометному обстрелу? А что до гранат, так им нужны не гирлянды из наших кишок на стенах и потолке, а карта. Непосредственный контакт с осколочными гранатами вреден для бумажных документов, а без этого документа или осведомленного «языка» вся затея этих подонков лишается смысла.
– Понял, писатель? – почти не повернув головы, тихонько сказал Андрею Сыч. – По ходу, тебе помирать одним из последних. Только я тебе все равно не завидую. Меня-то просто шлепнут, и все. А ты у них еще попоешь!
– Замочил штанишки, военный? – не остался в долгу Андрей. Выпад был глупый, обвинение нелепое, но как аукнется, так и откликнется – Сыч начал первый, и платить ему следовало той же монетой: другого ответа он бы просто не понял.
Тяжело, недобро усмехнувшись, Сыч промолчал. Едкий тротиловый дым лениво выползал наружу сквозь амбразуры и неровный, изуродованный взрывом дверной проем. Изрытая воронками каменистая земля вокруг КНП тоже курилась многочисленными дымами, как будто Меч Самурая был просыпающимся вулканом, готовым вот-вот взорваться, с грохотом выбросив в небо тысячи тонн пепла и раскаленных добела каменных глыб.
В дыму неожиданно что-то мелькнуло. Сыч дал короткую очередь; человек – Андрей только теперь понял, что это был именно человек, – залег, но справа от него, как чертик из табакерки, выскочил другой, пробежал, согнувшись в три погибели, несколько метров, нырнул в воронку и дал оттуда ответную очередь. Перебегающие фигуры уже мелькали повсюду, и Андрей мысленно ужаснулся тому, насколько близко они, оказывается, подобрались, пока минометы утюжили КНП. Судя по тому, что за спиной у Андрея тоже раздавался грохот очередей и дребезжащий звон сыплющихся на бетонный пол стреляных гильз, атакующие наступали со всех сторон. Вокруг опасно засвистели, щелкая о бетон и брызгаясь колючей цементной крошкой, автоматные пули; кто-то пальнул из легкого ручного гранатомета, амбразуру заволокло клубами дыма, и Сыч сел на пол, прижав ладони к залитому кровью лицу и рыдающим голосом выкрикивая страшные, черные слова, половины которых Андрей просто не понимал. Липский бросился на помощь, но Сыч отшвырнул его, как котенка.