Спасатель
Шрифт:
Когда я назвал цифру, сколько стоит вел, на котором я выступал на Первенстве России, дедушка надолго замолчал. Потом спросил:
– - И у других такие же?
Я кивнул. Это конечно была неправда, у моих соперников велы были ещё дороже, но я решил не травмировать меркантильного дедушку - папа меня предупреждал, что "чугунки--жадные". Дедушка стал интересоваться ценой инвентаря в нашем клубе. Я не стал колоться, рассказывать, что дядя Боря выкупал некондицию из спортмагазинов и контрафакт по безналичке. Дядя Боря, а теперь и Ростик, доводили велы до ума. Наш
Потом дедушка Маши спрашивал: сколько стоит шлем, и даже какой фирмы я ношу плавки. Машин дедушка знал и "спидо" и "арену"! Он говорил:
– - На плавках нельзя экономить. Вот я. Купил дешёвку. И вроде всё нормально. А потом хлорка разъела. Как-то плаваю в бассейне. У нас в бассейне есть специальные сеансы для пенсов по девяносто руб. И вдруг чувствую: плавки спадают.
Все хохотали. И я тоже. Меня развеселила дедушкина ирония, подтрунивание над собой, эти "пенсы". Ещё час мы говорили о плавках. Дед Маши мог болтать часами о чём угодно.
Маша сказала:
– - О кроссовках, деда, в следующий раз.
И повела меня смотреть картины, которые она упорно называла этюдами.
Этюды были очень красивые. На некоторых, правда, было изображено непонятно что. Но Маша говорила:
– - Это настроение.
Настроение везде было какое-то цветастое, весёленькое такое, игривое. Мне почудилось, что это настроение девчонок из пятого класса. Когда я прохожу мимо них в школе, они замолкают, а за спиной щебечут как птахи весной, да и не только весной, у нас в Смененном весь июль соловьи поют...
Были и пейзажи Тужилова озера. Были и просто деревья, лес наш, мирошевский, сосёнки береговые и колея высоковольтной линии.
– - Лучшие-то я в Москву отвезла. А эти оставила. Выбери, что приглянулось.
Мне вроде бы нравились этюды. Но как-то не особо. Деревья на картинах у Маши будто пытались до меня дотянуться своими щупальцами, будто хотели цапнуть меня. А Тужилово озеро было намалеванное однородно, везде одинаковое. А ведь оно разное на каждом гребке и ударе.
И я выбрал настроение.
– - Ничего себе!
– удивилась Маша.
– А ты не простой. Что тебе этот этюд напомнил?
Я не стал объяснять что. Я толком и объяснить бы не смог. От девочек в пятом классе шла какая-то чистота, веселье. Они ещё не знали, что скоро пацаны некоторых из них отбракуют за не ту фигуру или не ту рожу и влюбятся всем скопом в одну, и будут за неё бороться и драться, будут провожать её, дарить духи в женский день... А остальные девчонки будут вздыхать и расстраиваться... Тут на картине за этими хаотичными пятнами ("мазками", -- поправила Маша) прятались девчонки-пятиклассницы: они все равны, они дружат и радуются, и хихикают в кулачок, подшучивая над самым крутым парнем школы - надо мной то есть...
Маша запаковала картину в какую-то специальную бумагу, заклеила скотчем. На скотче были напечатаны рисуночки: сердечки и цветочки. Я такого скотча и не видывал никогда. Маша сказала:
– - Хочешь: я тебя провожу до дома?
– - Нет, нет. Я сам, -- сказал я, испугавшись, что меня по темноте будет провожать девчонка... девушка.
– - Ну тогда я тебя поцелую...
И она впилась мне в губы мёртвой хваткой. Сначала я оторопел, а потом... потом... я ответил на её поцелуй и вообще мне захотелось остаться с Машей до утра. Но я ушёл, когда хватка ослабла. А ослабла она через полчаса, когда Маша, раскрасневшаяся, пахнущая невской колбаской и шампунем, сказала:
– - Что ты чувствуешь?
Я молчал. Я ещё не пришёл в себя. Маша немного повздыхала, смотрела на меня преданно и ласково, наконец поняла, что сейчас от меня она ничего не услышит. И проводила до дверей.
– - Василь! Может настоички с нами? Сливовой? Или черноплодной?
– кричал мне вслед дедушка Чугунов.
Я отказался. Я не пил. Я же спортсмен.
– - Зря отказался, -- сказала Маша, когда мы с ней вышли из дома.
– Дедушка из черноплодки вино делает. Цвет и запах - это нечто. Рубин. Я в школе учителям дарю и в художке мастеру.
– - Какому мастеру?
– я спросил, чтобы хоть что-то сказать.
– - Так... Я же в известной школе, в художественной, в смысле. Я ж у Валентин Сергеевича, -- и она назвала фамилию.
– - Слышал?
Я помотал головой.
– - Он в Строгановке профессор. А Дудина знаешь? Дудина все знают. Они с Валентин Сергеевичем дружат.
Я отрицательно помотал головой. Я и Дудина не знал.
– - Да ты что? Он же "ню" рисует. Во ВГИКе профессор.
Я попрощался с Машей у калитки, и вздохнул спокойно, когда вышел на другую улицу. Я брёл по дачному посёлку, сжимая раму Машиного "настроения". Настроения, полного надежд и не подозревающего, как несправедлив мир.
5 Зимние каникулы
Теперь каждый день я зависал у Чугуновых. Я стал меньше есть, у меня пропал аппетит. Это в первую же тренировку в бассейне заметил дядя Боря - потеря веса плохо сказывается на плавании.
– - Праздники, а ты всхуднул, -- сказал дядя Боря.
– Ну поешь там мяска тушёного, пюрешечки. У вас же такая вкусная картошка.
– - Дядя Борь! Вы всё путаете. Картошку мы больше не сажаем. На месте картошки папа мне новые тренажёры установил и турник с кольцами.
– - У Михайлы возьми. У него сеструха всё лето пахала, горбатилась на грядках и запасы делала.
Каждый день я клялся себе, что больше не пойду вечером к Маше. Но она присылала эсемеску, и я шёл. Ноги сами меня несли. Я подружился с её семьёй. Особенно с больным пацаном Лёхой, Машиным братом. Он был чуть моложе меня. И такой добрый, открытый. Он трогал мои бицепсы и говорил:
– - Ерунда!
– махал рукой так смешно...
Он был очень добрый, очень и очень.
Но его мама, тётя Маши, говорила что "у Алексея случаются приступы ухода в себя, и тогда его невозможно вытащить на улицу погулять".