Спасение
Шрифт:
— Калл, на пару слов.
— Да, мэм.
Он вслед за Докал вышел из офиса.
Та придирчиво осмотрела его.
— Черт, ну и видок.
— Ладно тебе, умеренное похмелье, и все тут. Я дееспособен.
— Да, но ты уже не так молод, как раньше.
— Черти полосатые, хоть ты не начинай.
— Ну, хоть волосы сегодня в порядке. — Оглядев напоследок его одежду, она огорченно вздохнула. — Идем, кое–кто хочет тебя видеть.
— Кто? — спросил Каллум.
— Увидишь. Но позволь сказать, скачок в премиальных выразит искреннюю благодарность компании за твои вчерашние действия. За ними из МК
— Ты меня не предупредила.
— А это бы помогло тебе в работе?
— Нет, — признал он.
Через четыре портала внутренней сети хабов Калл очутился в большом промышленном квартале. Он узнал лондонский полуостров Гринвича раньше, чем Аполлон подбросил ему на стекла очков данные «Хабнава». Купол старой арены снесли два года назад, устроив из сноса колоссальное телешоу. Теперь над землей на десяток метров возвышались остатки круговых металлических стен с подмерзшей грязью на дне. Вокруг грохотали большие строительные машины, иные с ручным управлением, с сидящими в высоких кабинах водителями, рулившими своей техникой посредством маленьких джойстиков. В холодном утреннем свете все это представлялось срезом постапокалиптического мира, попавшего под власть стимпанковских динозавров.
— Вон он, — сказала Докал и зашагала по грязи.
Двинувшись следом, Каллум отметил, что впервые видит ее без каблуков. Докал провела его к группе людей, одетых в костюмы, — в этой грязи они выглядели еще неуместнее Каллума. Тот не сразу разглядел, кто стоит в центре группы.
— Могла бы предупредить, — проворчал он.
— Как? Ты, ежедневно перед обедом спасающий мир, испугался?
— Иди ты…
— Помни, фотографу слишком широко не улыбайся — выглядит неискренне. Но улыбайся непременно. Да, и держись почтительно.
— Я всегда…
Преторианская гвардия адвокатов, экономистов, архитекторов и пиарщиков расступилась. Энсли Балдуино Зангари с любопытством огляделся. Дернул уголком рта в сухой улыбке.
— Каллум! — гаркнул он, протягивая руку.
«Совсем такой, как показывали в новостях».
— Рад познакомиться, сынок. — Энсли энергично встряхнул ему руку. — Люди, это Каллум. Он вчера спас нашу коллективную задницу.
Свита наконец выдавила одобрительные улыбки.
— Дайте–ка мы с ним сфотографируемся для истории.
Свита рассыпалась стадом коров при виде стрекала. Один, в костюме подешевле других, встал прямо напротив, наводя очки. Докал сбоку одними губами свирепо шепнула:
— Улыбайся!
Каллум, натянув кривоватую улыбку, ответил:
— Знакомство с вами для меня честь, сэр.
— Молодец! — Энсли улыбнулся еще шире и, не выпуская руки Каллума, другой, свободной, хлопнул его по плечу.
Каллуму стало смешно. Энсли исполнился шестьдесят один год: густые волосы как мех серебристой лисы, крупная фигура, не слишком заметная под костюмом — превосходный покрой старательно не выпячивал внушительность размеров. Каллум не знал, жир или мускулы скрывает костюм — могло быть и то и другое. И вот он, как выражаются медиатролли, в «борцовской хватке» — если не хуже того — своего босса, богатейшего человека в истории.
— Оставьте нас на минутку, — сказал Энсли, и свита растаяла быстрее кубика льда в лаве. — Хорошо поработал вчера, Каллум. Ценю.
Рука и плечо обрели свободу.
— Это
— Фигня! — Энсли больше не разыгрывал жовиального патриарха. — Ты не из тех, кто лижет зад, а, сынок?
Каллум позволил себе оглянуться на ближайшую группку свиты, в которой стояла и Докал. Сбившись потеснее, они старательно не смотрели в его сторону.
— Нет. Я ради такой фигни живу. Я, черт подери, спас Швецию от ядерной катастрофы — ну, не я один, с командой. Вы не представляете, что это такое. Но я так живу и лучше жизни не представляю.
Энсли усмехнулся.
— А ты, сынок, не представляешь, как я тебе завидую. Эти хрены только поддакивать умеют… — Он обвел рукой остатки арены. — Вот как живу я. Не волнуйся: не собираюсь навязываться тебе в компанию. Во–первых, страховая не разрешит, да и совет директоров взовьется.
— Каждому свое.
— Да, но серьезно: спасибо за вчерашнее. Хреновы бриты, подумать только! Накопили плутония с вековой просрочкой срока годности.
— Они пытались от него избавиться.
— Ха! Этот хрен Джонстон… если здороваешься с ним за руку, не забудь потом пересчитать, все ли пальцы на месте. Нации растворяются — стараниями нашей «Связи». Теперь все друг с другом соседи. Мы больше не спешим убивать друг друга. Вместо того мы рвемся к звездам. Ты как насчет звезд? Собираешься эмигрировать, когда космические корабли доберутся до протоземных планет?
— Знать бы… Зависит от того, сколько займет их терраформирование.
— Это да. Я, знаешь ли, только вчера вернулся из Австралии. Ледопад впечатлил даже меня.
Каллуму оставалось только надеяться, что он не выглядит слишком тупым невеждой. Кажется, он что–то видел про Ледопад в новостях, которые вчера крутили в пабе — после того как ветреные СМИ наконец отвлеклись от Гильгена.
Аполлон подбросил ему подробностей: пресс–конференцию «Связи». Речь шла об одном из любимых проектов Энсли: ирригации центрально–австралийской пустыни.
— Я слышал, началось хорошо, — неуверенно заметил Каллум.
— Еще как, если не считать протестов жопоголовых, вечно желающих остановить прогресс.
— Верно.
— Тут что красиво: мы можем раскрутить Ледопад как гуманитарный проект, а на самом деле это один к одному планетарная инженерия. Потому–то я его и поддерживаю, честно говоря. Наживаем опыт. Когда придет время, будем готовы принимать по–настоящему большие решения. А такое время придет.
— Пожалуй, это обнадеживает: что кто–то планирует на реально долгий строк.
— Потому–то из меня не вышло политика: мне хочется добиться в жизни чего–то настоящего.
Каллум, подбоченившись, обвел взглядом тяжелые машины, глубоко вбивавшие в грунт сваи.
— Вот что я назвал бы достижением.
— Ерунда, сынок. Всего лишь строительство. Египтяне и инки возводили фигню не меньших размеров три тысячи лет назад. Да, выйдет впечатляюще: «главный хаб и штаб–квартира „Связи" в Европе», но далеко на этом не уедешь. Мы уже на три года отстаем от графика, а еще толком и не начали. Проклятые здешние бюрократы… черт, я думал, такая дрянь только в Штатах. Бывал в Нью–Йорке, сынок? Высотка, которую я намерен воткнуть рядом с Центральным парком, это будет заявление о себе во весь голос. Как и здесь. Но по большому счету — просто груда стекла и бетона.