Спасение
Шрифт:
Сорен вздохнул и попытался вспомнить свой сон.
— А у вас никогда не было ощущения, будто вас осыпают маленькие горячие искры?
— Нет, милый. Ничего подобного я не испытывала. Но я ведь змея, а не сипуха.
— Но тогда… — задумался Сорен. — Тогда почему небо истекает кровью? — Он невольно содрогнулся, выговорив эти страшные слова.
— Глупец, никакая это не кровь! — раздался высокомерный голосок, и в отверстии дупла возникла голова пятнистой совы. Разумеется, это была Отулисса. — Это всего лишь красный оттенок, вызванный соприкосновением влажного
— Стрикс Эмеральды, — подсказала Гильфи.
— Да… А откуда ты знаешь?
— Потому что ты только и делаешь, что цитируешь Стрикс Эмеральду.
— И нисколько этого не стыжусь! Знаешь, мне кажется, мы с ней родственные души, хоть она и жила много столетий тому назад. А сестра Эмеральды, Миральда, специализировалась на спектографии и составе атмосферы.
— Проще говоря, всему виной горячий воздух, — проухал Сумрак. — «Великий Глаукс! Она меня с ума сведет!» — подумал он про себя, по понятной причине решив не высказываться вслух.
— Все гораздо сложнее, Сумрак.
— Зато ты проста, Отулисса, — огрызнулся Сумрак.
Так, молодежь, перестаньте препираться! — рассердилась миссис Пи. — Сорену только что приснился кошмар. Лично я очень серьезно отношусь к снам. Если ты хочешь поделиться с нами, Сорен, мы будем только рады.
Но Сорену вовсе не хотелось ни с кем делиться. Более того, он уже передумал рассказывать Копуше о странном поведении Октавии. В голове у него царила такая каша, что он не решался кому-то поверять ее. Повисло напряженное молчание.
Потом Копуша тихо спросил:
— Сорен, при чем тут «крупинки»? Почему ты кричал — «крупинки»?
Сорен увидел, как вздрогнула Гильфи. И даже Отулисса вдруг примолкла.
Когда Сорен с Гильфи были пленниками страшной Академии Сант-Эголиус, их на какое-то время поставили работать в Погаднике, где десятки маленьких пленников-совят раскалывали клювами совиные погадки.
Здесь нужно сказать несколько слов об уникальной пищеварительной и выделительной системе сов. У этих птиц есть особый мускульный желудок, в котором непереваренные остатки пищи — кости, зубы, шерсть и перья проглоченной ими дичи — отделяются и прессуются в аккуратные катышки, называемые погадками. Через несколько часов после еды сова отрыгивает погадки через клюв.
В Погаднике Академии Сант-Эголиус совят заставляли раскалывать погадки, чтобы добывать из них непереваренное содержимое, в том числе и некое таинственное вещество, которое надзиратели называли «крупинками». Никто не знал, что это такое, известно было лишь то, что руководители Академии ценили эти крупинки дороже золота.
— Я и сам не знаю. Может быть, искры из хвоста кометы сверкали будто крупинки…
— Хм-м-м, — недоверчиво протянул Копуша.
— Слушайте, скоро завтрак. Садись-ка сегодня за меня, Сорен. Тебе там будет удобно, а я попрошу Матрону принести самый вкусный кусочек жареной полевки.
— Не выгорит, миссис Пи, — едко вставила Отулисса.
Если бы у миссис Плитивер были глаза, она бы их непременно выкатила, но змея ограничилась лишь тем, что угрожающе выгнула шею и еще туже свернула нижние кольца туловища.
— Что значит — «не выгорит»? Я полагаю, что такой образованной и утонченной, — последнее слово она произнесла с особым нажимом, — сове не подобает использовать столь плебейские выражения!
— Надвигается тропическое понижение атмосферного давления. Всепогодникам велели готовиться к вылету. Мы должны собраться за своим столом, чтобы есть…
— … сырое мясо, — уныло закончил Сорен.
Великий Глаукс! Мало ему кошмара, так теперь еще придется жевать сырую полевку прямо на спине Октавии! Но делать нечего, против правил клюва не поспоришь!
Во время обеда домашние змеи служили совятам столами. Они вползали в обеденные залы, держа на спине крошечные чашечки из скорлупы ореха с чаем из ягод молочника и едой — мясом, жуками и прочими яствами. Накануне особо важных вылетов клюв всегда обедал вместе, причем всепогодники и угленосы должны были есть дичь в сыром виде прямо с шерстью.
Разумеется, Сорен, как и все остальные совы Великого Древа, питался не только приготовленной пищей. Он любил сырое мясо, но в такой промозглый вечер ужасно хотелось чего-нибудь горячего. Может, ему удастся сесть хотя бы подальше от Отулиссы? Жевать сырую полевку под бесконечную трескотню пятнистой совы было слишком серьезным испытанием. Это могло любому испортить пищеварение и даже вызвать ветры, причем отнюдь не тропические. Лучше он сядет между Мартином и Руби, своими лучшими друзьями по клюву. Мартин был крошечным новошотландским мохноногим сычом, ростом чуть повыше Гильфи, а Руби принадлежала к болотным совам.
— Великий Глаукс! — процедил Сорен, приблизившись к Октавии.
Нет, сегодня был явно не его день! Между Руби и Мартином уже сидел новенький совенок из числа спасенных в ночь Великого Падения. Приглядевшись, Сорен узнал Серебряка из семейства пепельных сов.
Серебряк был тускло-черным, однако россыпь белых крапинок и серебристая подкладка крыльев вполне оправдывали его имя. Пепельные совы относятся к тому же семейству сипух, что и Сорен, однако если Сорен был сипухой Tyto alba, то малыш Серебряк принадлежал к Tyto multipunctata. Грубо говоря, они приходились друг другу двоюродными братьями. У них обоих, как и у всех амбарных сов, лицевые диски имели форму сердечка, но Серебряк значительно уступал кузену в размере.
Увидев Сорена, малыш взволнованно завертел головой и пропищал:
— Не поминай имя Глаукса всуе, Сорен! Сорен моргнул.
— Это еще почему?
— Глаукс был первым Тито! Ты проявляешь неуважение к нашему славному роду и великому создателю!
«Первым Тито? — опешил Сорен. — Что за бред?»
Глаукс считался самой первой совой, от которой вели свое происхождение все остальные представители этого отряда птиц. Сипуха он был или сычик, самец или самка — этого никто не знал, да и знать не мог. Впрочем, это не имело никакого значения.