Спасение
Шрифт:
А Егор, ощупывая его блеклыми глазами, зевнул и ответил, лениво махнув рукой в сторону бугра:
– Там, когда шли.
– Ну и чего пишут?
– Ничего.
– Ну вот... Вчера такая интересная газета была, а ты не купил! Эх, Егор, Егор! Сейчас бы почитали вслух.
– Вот зараза!
– тихо сказал Егор.
– На свеклу пошла.
Мы оглянулись и увидели корову, которая, словно бы понимая, что мы увлечены беседой, ходко шла к свекольному полю.
– Володьк, сбегай, а?
– попросил Егор.
– Во, - встрепенулся черноглазый Володька, которому, наверное, лет сорок было.
– Точно! Я ее сейчас по сопатке, дуру!
– заорал он благим матом и, вскочив, подхватил палку и побежал наперерез корове.
– Куда пошла... Назад!
Корова остановилась, привычная к его хлесткому голосу, а он издалека, не подбежав, запустил в нее ореховую палку, и палка, пропеллером прокрутившись в воздухе, упала в траву неподалеку от коровы. Черно-пегая развернулась и вскачь, как лошадь, кинулась обратно к стаду.
– У-у, собака!
– кричал Володька, идя за палкой.
– Я тебе покажу ботву, ты у меня подавишься ботвой, я об тебя палку обломаю, зараза толстозадая!
Разомлевшее море было все так же недвижимо и воздушно. Слабая надежда на грозу, на дождь давно уже развеялась, как и сама тучка, неведомо почему громыхнувшая в испепеленном, знойном небе... Собственно, это и не тучка теперь была, а высокое кучевое облако с сизым дымчатым донышком. Оно даже солнца не прикрыло, проходя над сухим бережком, но из него, как это ни странно, посыпались вдруг, посверкивая на солнце, тяжелые и очень редкие капли. Одна сочно и мягко поцеловала меня в щеку, другая стукнула по ноге, третья скользнула по плечу, и дождь кончился.
А Володька, подобрав в траве свою палку, подошел к воде и вперился взглядом в пространство.
– Во дождь! Это дождь!
– крикнул он радостно.
– Одна капля по шее стукнула, а десять других мимо. "Первая пуля ранила меня!" - загорланил он во всю мощь своей груди.
– Эй, слушай, как тебя!
– крикнул он мне.
– Это твоя тут фляжка, что ль? Белая.
– Нет, - отозвался я.
– Кто-то бросил.
Володька фляжку пнул сначала ногой, словно проверял, не взорвется ли, а потом поднял и, идя к нам на бугорок, отвернул на ходу крышечку.
– Из-под вина, что ль?
– с сомнением сказал он принюхиваясь.
– Нет, - сказал я.
– Там тормозная жидкость была.
А он уж так приподнял фляжку, что я подумал - попробовать на вкус собирается.
– Не вздумай, - сказал я ему.
– Это отрава страшная.
Володька посмотрел на меня с усмешкой.
– Чего там! Тут и нет ничего. Вином пахнет. Настойкой.
Он покрутил в руках фляжку и, довольный, продолжал, смешно подворачивая в улыбке короткий свой носик с упругими и резкими ноздрями:
– Чего ты говоришь - отрава? Ничего не отрава. Я ее пил, когда на дизеле работал. Сольешь, а в систему воды... Ничего! Спирт. "Тормозуха".
– Бутиловый, - сказал я, не веря ему.
– Бутиловый, точно, - согласился он и завинтил крышечку.
– С ума сойти! Ты ведь травишь себя! Это ж яд!
– Сейчас-то я не пью. Это, когда помоложе был, - случалось. Когда на дизеле работал, на Печоре. Это, конечно, не дело, чего говорить. А по молодости чего не бывает? Сольешь, а систему водой пополнишь. Держат. Ну, конечно, легковую машину или, допустим, свою собственную нельзя. Не дело. На шоссе где-нибудь... Где народ. Как без тормозов? А там, на Печоре, было дело. Чего говорить! Дело прошлое. Теперь вот отмою фляжечку, буду чай в ней сладкий носить. А малина поспеет, с малиной буду чай делать. Малины тут у нас хватает. А насчет того, что яд, - все яд. Сигарету куришь - яд. У нас организм к ядам давно приучен. Вот я думаю, укуси меня ядовитая змея, а я все равно не подохну. Организм мой потому что с ядами этими запросто. Приучен, в общем. Чего там говорить! Это только пишут, что яд, чтоб не пили. А какой это яд? Ну яд, конечно! Если много выпить, литра полтора. Тогда конечно. А вот похмелиться - ничего не будет. Верно я говорю, Егор?
– крикнул он, хлопнув товарища своего фляжкой по жилистой ягодице.
Тот отвлекся от чтения, взял фляжку в руки, оглядел ее со всех сторон, подумал над ней и отдал молча Володьке.
– Фляжка?
– спросил он.
– Нашел, Егорушка, фляжку, - ответил Володька.
– Будем чай холодный теперь с тобой пить. С малиной.
– Хорошо.
– Хорошо-то хорошо! А вот газету вчера не купил, "Красную звезду", - это плохо. Покою мне не дают люди те, которые спаслись. Я еще читал однажды книжку, как один летчик во время войны спрыгнул с самолета на парашюте, а парашют не раскрылся. Упал в овраг и живой остался. Снегу было много. Он и не убился. Камнем падал, а не убился. Спасся. А вот как же эти-то спаслись, трое? Вот что интересно! Надо раздобыть газету, почитать.
– Он посмотрел на меня восторженно и сказал с беспокойством и какой-то завистью к тем чудом спасенным людям: - Ведь вот как в жизни бывает! Тебе смерть на роду написана. Вот она, прямо в глаза тебе глядит, а ты спасся. Говорят, кто спасся, тот сто лет проживет.
– Не приходилось, - сказал я, - не знаю.
И тоже в свою очередь рассказал про один случай спасения, когда сам человек выбрал себе смерть, спасая друга, а суждено было случиться так, что человек этот в живых остался, а друг погиб.
Слушал меня Володька внимательно, как ребенок, а потом удивленно и недоверчиво спросил, словно ничего не понял из моего рассказа:
– Ну как же так случилось?
– Я ж говорю, он другу, штурману своему, приказал прыгать с парашютом, а сам подбитую машину хотел посадить на лес. Почти наверняка смерть, но тянул на высоте, пока друг выпрыгивал, а самому уж некогда было, высоты, может быть, не хватало уже. Друг-то выпрыгнул, а он пошел на снижение, прямо на лес. Болота кругом и лес. Лес гнилой оказался: самолет его, как спички, ломал... Скорость погасла, и сел. Вернее, упал, но пилот живым остался. Вылезает из кабины...
– Ай-яй-яй!
– воскликнул Володька.
– Понятно теперь. Так прямо за хвост и прицепился парашютом, да? Побился об лес - и, конечно, мертвый...
– Так вот рассказывали мне, да, - сказал я с благодарностью за то внимание, с каким слушал меня Володька.
– Понятно. Зря он его прыгать заставил.
– Почему же зря? Он сам-то не рассчитывал в живых остаться. Он думал, что на парашюте друг обязательно спасется. Не знал, что тот за хвост зацепится.
– Это понятно, - сказал Володька задумчиво.
– Вот видишь, как бывает. Интересный случай. Я такого еще никогда не слыхал. А самолет-то их горел, что ль, или нет?
– Не знаю, может, и горел.
– Вряд ли! Он бы взорвался, когда лес ломал. Может, рули перешибло или еще что... Может, по прямой мог лететь, а если по прямой бы полетели, там, может, немцы. Куда полетишь?! Конечно, правильно все - надо садиться на своей территории. Ты слышал, Егор, какой случай? А?
– Всякое случалось на войне, - отозвался Егор, и я понял, что он все прекрасно слышал, хотя я и негромко рассказывал, не для него, потому что он, как я понимал, читал свою пожелтевшую, высохшую на солнце газету.