Спасенная с «Титаника»
Шрифт:
Они нередко посещали митинги в защиту прав женщин, однако Селеста всегда держалась в задних рядах и сразу растворялась в толпе, если собрание становилось чересчур бурным или появлялись репортеры с фотоаппаратами.
Родди любил гулять по Моллу и стоять перед воротами Белого дома, толкаясь локтями с другими ребятишками. Пока матери шумно митинговали, дети гоняли мячик или тайком исследовали окрестности. Однако четверги были для него сущим наказанием, хоть и давали Селесте дополнительный доход. Она «облагораживала» молоденьких девушек, учила их выглядеть истинными леди, а не задиристыми чирикающими воробьями, в которых они превращались, спрыгивая с крыльца после двух часов утомительных занятий.
Идея
Селеста мучилась сомнениями, вправе ли была лишать сына нормальной семейной жизни. Ко всему прочему, теперь они бедны. Получив деньги, она пересчитывала их и каждый раз откладывала несколько долларов в особую жестяную банку с надписью «На возвращение домой».
– А где наш дом? – спрашивал Родди.
– За океаном, в городе под названием Личфилд.
Дом – там, где живут ее братья, вздыхала Селеста, – те двое в щеголеватой военной форме, что без улыбки смотрят на нее с фотокарточки на каминной полке. Иногда она доставала географический атлас и показывала сыну кусочки карты, закрашенные розовым цветом, – британские территории.
– Однажды мы уедем домой и будем в безопасности. Совсем скоро, Родди, – шептала она.
Порой Селеста разражалась слезами от переутомления. Делать вид, будто все в порядке, было нелегко. Престижный район Восточного рынка в основном населяли семьи морских офицеров, которым принадлежали дорогие, красивые дома. Селеста словно бы раздвоилась: в Вашингтоне она притворялась вдовой военного – якобы ее муж погиб в колониях и не оставил им с сыном средств к существованию, – и одновременно играла роль работницы офиса, современной женщины с модной стрижкой, в модной же укороченной юбке. Ей стоило огромных усилий покинуть Акрон и вырваться из когтей Гровера, а потом еще придумать себе легенду и носить вымышленное имя, скрывая правду, но все равно это гораздо легче, чем жить с мужем.
Как хорошо, что еще в Галифаксе она отослала в Англию свое письмо к Гроверу, в котором объявляла об окончании их брака. Селеста и теперь помнит его слово в слово. Она тогда сидела на вокзале и, обливаясь слезами от переполнявших ее чувств, писала на листке блокнота.
Не вижу смысла возвращаться к жизни, полной страданий и унижения, – тому существованию, которое я вела рядом с тобой. Я не допущу, чтобы мой сын рос, имея перед глазами столь ужасный пример отцовской жестокости.
Вероятно, ты задаешься вопросом, откуда у меня взялось мужество противостоять тебе. Поверь, когда в ту роковую ночь два года назад я смотрела на прекрасных, смелых джентльменов, которые жертвовали собой ради спасения женщин и детей, представить тебя среди них я не могла.
Сидя в лодке, я в глубине души знала, что ты любыми путями попытаешься выбить для себя место в шлюпке, как некоторые другие мужчины из первого класса… Я давно мечтала, чтобы ты исчез из моей жизни, однако, в отличие от несчастных женщин, лишенных даже возможности попрощаться с любимыми мужьями, я не уйду безмолвно и любезно предоставлю тебе объяснения причин, по которым наш брак более не может продолжаться.
Когда ты будешь читать эти строки, я буду очень далеко, в кругу своих соотечественников – там, где мне не нужно бояться, что любое неверное слово приведет к побоям и унижению. Обратись к своей совести и спроси ее, отчего ты ведешь себя так грубо и агрессивно, словно испорченный ребенок, который добивается своего исключительно с помощью истерик.
Не перестаю поражаться, как тебе удалось вскружить мне голову. Ухаживая за мной, ты был невероятно добрым и милым, но стоило мне стать твоей женой и оторваться от всех, кто меня любил, как в тебя словно вселился дьявол. Ты стал холодным и жестоким, а ведь я всего лишь хотела дарить тебе любовь и нежность, растить твоих детей и быть хорошей супругой.
Мне нужно было оказаться на краю гибели, чтобы понять – ты навсегда останешься таким, если не заглянешь в глубины собственного сердца и не избавишься от демона. Покуда этого не произойдет, я не вернусь в тюрьму, каковой был для меня наш брак, и не позволю нашему сыну быть свидетелем твоей чудовищной жестокости. Страшно даже подумать, что грозило бы ему, посмей он когда-нибудь восстать против тебя.
Тебе никогда не говорили, что на мед ловится больше мух, чем на уксус? Доброе слово творит чудеса, а нежность – ключ к женскому сердцу. Боюсь, ты серьезно болен и нуждаешься в Великом Целителе, в чьих силах излечить любые душевные язвы.
Я более не желаю видеть и слышать тебя в этой жизни. И не обвиняй меня в похищении ребенка – я лишь предоставила ему шанс жить в окружении любящей и заботливой семьи.
Селестина
Письмо получилось суровым и резким, однако Селеста не изменила бы в нем ни слова. И только опустив конверт в почтовый ящик, она почувствовала, как с плеч свалилось огромное бремя. Сожалений Селеста не испытывала, осталось лишь печальное осознание, что они с самого начала не подходили друг другу, а ее невинность и наивность послужили поводом к тому, что жестокое обращение сходило Гроверу с рук слишком долго.
Мэй выполняла свою часть работы по запутыванию следов – делала так, будто бы Селеста писала из Англии. Мэй пересылала ей всю корреспонденцию – многочисленные письма от Гровера, от его адвокатов, от Хэрриет, но все они оставались нераспечатанными. Селеста прочтет их позже, когда наберется сил. Гровер не будет преследовать беглую жену, пока идет война, но по ее окончании вполне может взяться за поиски. Нужно быть начеку.
Когда Селеста приехала в Вашингтон, податься ей было некуда, и она в отчаянии обратилась к местному обществу суфражисток. Незадолго до этого по городу прокатилась цепочка арестов, а тех, кто объявил голодовку, в тюрьме кормили насильно, поэтому активистки суфражистского движения организовали убежище для женщин, пострадавших от действий полиции, – специальный дом, где они могли восстанавливаться вдали от посторонних глаз. Поначалу Селеста служила «девочкой на побегушках», не гнушалась самой черной работы, лишь бы иметь ночлег для себя и сына. Состояние, в котором привозили некоторых женщин, повергало ее в шок. То, что перенесла она, не могло сравниться с их муками, и все потому, что защитницы женских прав шли на пытки добровольно, отстаивая свои убеждения. Изможденные тела, пересохшие глотки, разбитые лица, затравленное выражение глаз – разве могла Селеста не проникнуться к ним сочувствием? Опытных, прошедших огонь и воду суфражисток присутствие Родди немного отвлекало, на час-другой позволяло забыть о боли и страданиях.