Спасенная шейхом
Шрифт:
— Похоже, работа не очень творческая, — заметил он.
— Это действительно не творческая работа, но необходимая. Творческие снимки в моей палатке. Они не имеют научной ценности.
Он прошел вдоль стола и взял папку. На фотографиях были запечатлены члены группы за работой. На одной или двух они отдыхали в шезлонгах. На лицах читалась усталость, появляющаяся в конце долгого дня, но и счастье одновременно.
— А эти?
— Для альбома на память, — ответила она, уже нацелив камеру на мелкое блюдечко.
— Альбома
— Здесь работают люди из разных университетов. Когда проект закончится, мы все разъедемся по разным городам. Альбом на память о совместно проведенном времени был бы кстати.
— Я нигде не вижу на снимках вас, — заметил он, просмотрев почти все фото.
— Я же не могу снимать сама себя, — засмеялась она.
— Дайте мне камеру, и я сниму вас за столом. Она настроила камеру и протянула Туарегу.
— Смотрите вот в это отверстие, сфокусируйте изображение поворотом объектива, а потом нажмите здесь.
Он отступил, выбрал ракурс так, чтобы она оказалась в окружении старинных предметов, и сделал несколько снимков под разными углами.
— А как скоро вы узнаете, получились ли они? — спросил он.
— Вероятно, я проявлю сегодня несколько пленок. Мне не терпится увидеть снимки, сделанные с вертолета. Тогда и узнаю.
Он посмотрел на часы.
— Когда у вас ленч?
— Примерно в полдень. Если вы должны улететь раньше, они поймут. Спасибо, что привезли меня. И вообще за все!
Туарегу не нужны были благодарности.
— Завтра я привезу сюда доктора, чтобы осмотреть вашу лодыжку. — Он просто мог прислать доктора со своим пилотом. Но предпочел прилететь сам.
— Прекрасно. Еще день-другой я воздержусь от ходьбы, а затем буду в порядке.
— Я привезу его на повторный осмотр. А заодно посмотрю ваши снимки. — Или она не хочет видеть его?
От улыбки глаза у нее вновь стали почти голубыми.
Туарег кивнул и вышел. Интересно, не от удовольствия ли глаза ее делаются голубыми? В таком случае ей будет приятно, если он прилетит!
Лайза слышала, как завелся и поднялся в воздух вертолет. Звук постепенно становился все тише. Он улетел. Но вернется!
После обеда она тотчас же начала проявлять пленки. Руины, сад, чайный сервиз в доме у Туарега, караванный путь — она надеялась, что все получится.
Глядя в темноту, она пожалела, что не сняла Туарега. Когда он сегодня фотографировал ее, она чуть не попросила его об этом. Не то чтобы ей нужно было напоминание об этом человеке. Ей и так запомнилось каждое мгновение, проведенное в его обществе. Когда она состарится и поседеет, то сможет любому, кто захочет ее послушать, рассказать о своем знакомстве с настоящим арабским шейхом!
День прошел в работе, накопившейся за время ее отсутствия. После обеда Лайза чувствовала себя усталой, но ей не терпелось увидеть сделанные фотографии. Ночь выдалась темная. Она тщательно закрыла палатку черной тканью, чтобы не засветить пленку. Ей было привычно работать в темноте. Вскоре она включит красный свет, работающий от портативного генератора. Когда фотографии начали проявляться на бумаге, она обрадовалась. Виды дома Туарега получились очень хорошо. Там было много всего, что ей хотелось бы сфотографировать, но на это требовалось его разрешение.
Даже фотографии, сделанные им, были хороши. Он снял ее за рабочим столом, на фоне обстановки палатки, и теперь все члены группы запомнят, как выглядело ее жилище.
Лайза отложила в сторону фотографии караванного пути, чтобы утром показать их профессору Сандерсу. Возможно, он захочет расширить место раскопок и найти новое место, когда Вади-Хирум будет затоплен.
Лайза легла спать уже глубокой ночью. Ее койку нельзя было даже сравнить с роскошной кроватью, на которой она спала в доме Туарега. Нога снова болела, слегка напоминая, что она перетрудилась.
Лайза лежала без сна и предавалась невеселым размышлениям. Если Туарег завтра прилетит, то, может быть, она его увидит в последний раз. От этой мысли ей стало грустно, но она не могла придумать ни одной причины, чтобы встретиться с ним снова.
Утром Лайза с удовольствием обнаружила, что лодыжка болит не так сильно, как вчера. Ей вспомнилось, как Туарег держал ее на руках. А потом в памяти всплыли картины детства, и ее передернуло. Ей никогда не забыть той ночи, когда погибла ее мать! Многие часы в полном одиночестве она звала на помощь и дрожала от страха. Если бы она осталась одна во время песчаной бури, то сошла бы с ума. Туарег даже не представлял, насколько кстати он оказался рядом!
Услышав звук вертолета, Лайза выкатила коляску ко входу в палатку и стала наблюдать, как по трапу спустился доктор аль-Биминан, за ним Туарег. У нее перехватило дыхание, сердце учащенно забилось. Она вскинула камеру и сделала снимок с помощью телеобъектива, который установила раньше. Пришлось работать быстро, пока никто ничего не заметил.
Когда Туарег повернулся к ней, она положила камеру на колени и сняла телеобъектив прежде, чем он подошел достаточно близко, чтобы заметить, что она сделала снимок. Он предназначался только ей.
Проигнорировав членов группы, собравшихся вокруг него, Туарег направился прямо к палатке. На нем были темные слаксы и белая рубашка, открывающая горло. Рукава были засучены выше локтя. Он выглядел так, словно у него выдалась короткая передышка от деловых встреч. Наверное, арабскую одежду он носит только в пустыне?
Доктор поспешал рядом с ним.
— Доброе утро, — поздоровалась Лайза, когда они приблизились. День вдруг стал ярче.
— Как ваша лодыжка? — осведомился Туарег.
— Намного лучше, спасибо. Я приняла обезболивающее. А сегодня я ступила на ногу и почти не почувствовала боли.