Спаси меня, мой талисман!
Шрифт:
Недвига вышла из вежи. Солнце только-только взошло, и еще жара не вступила в полную силу.
Печенежские женщины, первыми начав трудовой день, уже возвращались с полными подойниками из степи, где паслись стада.
Пришла и Тенгиза, поставила два тяжелых подойника в тенек, следом за ней рабыни несли каждая по два подойника. Позади всех приплелась Рута с одним ведром. Она была на сносях, и ей полагалось некоторое послабление.
Тенгиза хмуро взглянула на Недвигу:
– Чего стоишь? Почему костер не разожгла? Голодными хочешь нас оставить? Узнаешь тогда ласку хозяина.
Недвига уже привыкла к вечному
С тех пор как хозяин выделил среди рабынь Недвигу, Рута с ней почти не разговаривала. До этого она считалась его любимой рабыней. Вообще всех удивило то, что хозяин назвал Недвигу женой. Обычно этим титулом он награждал женщин, рабынь или степнячек – все равно, подаривших ему детей. С какой радости он выделил Недвигу, никто не понимал, хотя скрепя сердце и признавали, что она обладала той редкой красотой, которая встречается раз на тысячу женщин.
Рута не только завидовала, но и злилась, поскольку теперь ей доставалась вся тяжелая работа, а ведь она последний месяц донашивала дитя.
Рута была простой девушкой из небогатой славянской семьи, и рабская доля ее не тяготила. В плен она попала в год, когда родители разрешили ей вечерами гулять с подружками, чтобы подыскать себе жениха. Жениха она встретить так и не успела, а после пленения проделала тот же путь, что выпадает на долю почти всех рабов: невольничий рынок, невольничья ладья и снова невольничий рынок в Итиле [28] , откуда она попала в царский дворец в услужение матери бека. Все бы ничего, но хозяйка отчего-то невзлюбила девушку и велела сыну убрать ее с глаз долой. В то время как раз снаряжали посыльных с подарками для степняков – так Рута оказалась в печенежском стане.
28
Итиль – столица Хазарского каганата.
Рута всеми силами желала подарить Кутаю детей, но почему-то рожала мертвых. Она не понимала: за что ей такая доля? Вот Тенгиза тоже была рабыней, но родила хозяину сына и сразу стала женой. Правда, мальчик умер через два года, но Тенгиза осталась при муже. Недвига же вовсе не принесла хозяину детей, а он все равно назвал ее женой. Не иначе заколдовала!
Костер наконец разгорелся. Вскоре на огне забулькала вода в котле, ароматно запахло мясом.
Еда – еще одна из печенежских особенностей, к которым Недвига долго привыкала. Поскольку печенеги не занимались земледелием, то не употребляли крупы и не знали, что такое мука. Недвига очень скучала по пирогам и блинам, а молочную пищу и мясо иногда даже на дух не выносила, видеть не могла и ела только лишь для того, чтобы поддержать в себе силы.
Солнце поднималось выше и выше. Жар от костра становился все невыносимее.
«Искупаться, что ли?» – подумала Недвига.
– Я к реке схожу, постираюсь, – сказала она старшей жене Кутая, изможденной пожилой женщине.
Та уже села за шитье прямо около костра и в ответ лишь кивнула головой. Старшая жена, в отличие от Тенгизы, к Недвиге относилась хорошо, никогда не ругалась, не кричала на рабов и вообще была смиренной женой. У нее уже были внуки,
Кочевой стан в это лето расположился около небольшой речки, впадавшей в Дон. В основном речку можно было перейти вброд, но среди прибрежных зарослей встречались и глубокие места, к которым и направилась Недвига, подальше от людских глаз.
Первым делом она постирала свою одежду и развесила ее по кустам, затем вошла в воду и с наслаждением принялась плескаться. Вдоволь набултыхавшись, вылезла на берег, распустила волосы, тщательно расчесала их костяным гребнем, снова заплела в косу, совершенно не замечая, что за ней пристально наблюдают.
Недвига потрогала одежду – высохла, пора одеваться и отправляться в стан. Там ее, наверное, уже потеряли. Она быстро натянула тонкие шаровары и уже собиралась надеть платье, как вдруг перед ней возник гибкий воин в кожаных штанах, с голой грудью, с волосами, перехваченными на затылке истершимся ремешком. Простота одежды не обманула женщину: широкий пояс с нашитыми на нем бляшками, изображающими волка, свидетельствовал о принадлежности воина к печенежской знати.
Недвига невольно вскрикнула, прикрыв оголенные груди рубахой, и тут же зашипела на незнакомца:
– Уйди…
– Какая ты красивая… – восхищенно прошептал мужчина, оглядывая ее потемневшими от страсти глазами. – Ты чья?
Он протянул руку, пытаясь отобрать рубаху. Недвига увернулась.
– Я жена Кутая.
Незнакомец нахмурился, еще раз оглядел ее с головы до ног, повернулся и исчез в прибрежных кустах.
Недвига быстро натянула рубаху и побежала в стан, дав себе слово, что больше никогда не пойдет к реке одна. И все же, надо признать, незнакомец смутил ее, приведя душу в трепет. Неужели она под тридцать лет не потеряла еще привлекательности? А почему бы и нет? Что, у нее семеро по лавкам? Она и рожала-то всего один раз, давным-давно, уж и сама забыла когда. И лета вовсе не трогают ее прекрасного лица, и седина не тревожит черные шелковые волосы. Женская природа относится к ней очень даже благосклонно.
Жаль, что посмотреться не во что. Зеркало – слишком роскошная вещь не только для славянки, но и для печенежской женщины. Хочешь полюбоваться на себя – смотрись в воду. Но Недвига не сомневалась, что ничуть не подурнела за зиму в плену. А иначе почему бы Кутай назвал ее женой?
Вечером она снова увидела незнакомца. Он пришел вместе с охотниками, принес дичь, свалил добычу у костра, где хлопотали женщины из семьи Кутая, метнул на Недвигу быстрый взгляд. Она смутилась, отвернулась. Мужчина отошел.
– Кто это? – спросила Недвига у старшей жены.
– Баян – сын Кутая.
– А почему я его раньше не видела?
– Он жил в другом печенежском племени. Наши знатные воины часто гостят в дружественных родах – это знак признательности и дружбы. Оттуда Баян жену привез.
– А что, Баян здесь жену не мог найти?
– Почему не мог? Наши молодицы на него сами запрыгнуть готовы, не один босоногий мальчонка из ребятни, что вертится вокруг, может считать себя его сыном. Но таковы уж наши обычаи, часто дети знают только семью матери, и лишь в последнее время мужчины стали признавать детей, чтобы их богатство не досталось чужим людям. Но тихо, вон идет жена Баяна. Сейчас дичь потрошить будем.