Спаси меня от одиночества
Шрифт:
Аккуратный. Костюм идеально сидит на фигуре. Модная молодёжная стрижка, новый парфюм. Всё в нём чужое.
И выражение лица тоже чужое.
Мама каменеет. От неё веет холодом и морозом.
— Андрей, выйди. Вика спит, ей нужен отдых.
Папа переводит тяжёлый взгляд на сестрёнку и поджимает губы. Раздувающиеся ноздри говорят о том, что он в ярости. Я видела его в таком состоянии…
— Упустила, — шипит. — Я говорил тебе, что мать из тебя такая же ху#вая, как
Сжимаюсь на своём месте, как от удара. Внутри сжимается знакомая пружина.
— Не смей так говорить про маму, — подрываюсь, но отец ловит меня за запястья и с силой усаживает обратно. — Мало вас обеих драли.
— Андрей!
— Рот закрой! Вику я забираю. Сейчас пойду к врачу и договорюсь, чтобы её выписали. Не умеешь следить, не берись.
Мама начинает плакать и мотать головой. Я, всё ещё прижатая к стулу, трепыхаюсь, не понимая, как из любящего папы этот мужик превратился в настоящего монстра. Такое в сказках бывает!
— Сидеть, — бросает мне и широкими шагами пересекает палату.
Сумку, принесённую мной, бросает на пол. От удара с твёрдой поверхностью кружки бьются. Мы слышим звон стекла.
— Собери её вещи. Скоро вернусь.
— Мам, — зову, как только широкая спина исчезает за дверью, — мамуль. Мы не отдадим ему Вику! Мы… Мы что-нибудь придумаем! Кен ведь адвокат! Он подскажет…
Срываюсь с места. Выскакиваю и чуть не падаю, врезавшись в мужскую грудь.
Глава 33. Антон.
— Это чё было?
Малышев разворачивает меня и прижимает к стене, приставив согнутую в локте руку к горлу.
Глаза прищурены, а губы подрагивают в ухмылке.
— Спокойно, — отстраняю друга и, пройдя в его палату, падаю на койку.
Забрасываю руки за голову и рассматриваю лампы дневного света, от которых быстро начинают слезиться глаза.
Сжимаю переносицу пальцами и шумно выдыхаю.
— Мне нечего сказать.
— Но я правильно понял?
Кеша стоит у окна, подпирая подоконник бёдрами и сверлит меня своим фирменным взглядом. Ему явно не нравится то, о чём он догадывается.
Мне тоже не нравится, но пути назад тупо нет.
— Думаю, да.
Принимаю вертикальное положение. Сажусь, расставив ноги, и упираюсь предплечьями в колени.
— Значит, мне не показалось тогда.
Вскидываюсь. Теперь моя очередь сканировать друга и вопросительно поднимать бровь.
— Не показалось?
— В ресторане.
— Ты подошёл, когда она уехала.
Мы не называем имени, но обоим понятно, о ком речь.
— Не забывай, кем я работаю.
Вздыхаю.
—
— Ей девятнадцать.
— А тебе? Девять лет разницы. Ты хоть понимаешь, как тяжело будет?
Понимаю ли? Наверное, да. Наверное, понимаю.
Скорее всего, даже отдаю себе отчёт в том, что будет п#здец, как сложно. Возможно, долго.
— Я решил.
— Она не для игр, Антох.
— Я в курсе. Спасибо, что напомнил, — слабо улыбаюсь. — Давай сменим тему?
Малышев ждёт, готовый переключиться. Есть в нём то хорошее качество, позволяющее быть с близкими людьми на одной волне.
Пересказываю о цели визита Вероники. Про пацана говорю.
— Хочешь, чтобы я замял? Дружище…
— Нет, — перебиваю, вставая на ноги и занимая место рядом с Кешей. — Оступился, когда один раз. Как девчонки. Пусть нанимают юриста или нескольких. Я — пас.
— А я доведу до финала. Дело принципа.
Нашу беседу обрывает появление Анфисы. С довольной физиономией, сестра Кеши тащит неподъемную с виду сумку.
— Вот. Как ты просил. Точно по списку, — обращается ко мне. — Выйдешь, Антош? Я с подружкой приехала. Обещала, что ты с ней поболтаешь, м?
— Опоздала ты, Фис. Занят Полянский.
Анфиса таращит и без того огромные глаза, а Кеша посмеивается, всё ещё бросая на меня недоверчивые взгляды.
— Занят, — подтверждаю. — Вы пока разбирайте сами, — киваю на баул, — а я пройдусь.
— Тох! Не обижай её.
— Даю слово.
Пропускаю спешащего мужика и покидаю палату, плотно прикрыв дверь.
Предвкушая, что скоро мы снова вместе поедем в тачке, прохаживаюсь по коридору. Мужик, с которым мы чуть не столкнулись, перебрасывается парой фраз с врачом и продолжает путь. От нечего делать наблюдаю за ним.
Останавливается у последних палат, коротко стучит и входит. Прикинув в уме нумерацию, соображаю, кого он может навещать.
Вариантов немного. В той палате лежит сестра Ники.
Чтобы не маячить, устраиваюсь на мягкое кресло между палатами. Мне ничего не видно, кроме бежевой стены напротив, зато прекрасно слышен приглушённый разговор.
Не все слова, но в общих чертах я понимаю, о чём речь. Сжимаю и разжимаю кулаки, размышляя, имею право вмешаться или нет.
С одной стороны — он отец и их отношения внутри меня никак не должны касаться.
С другой — я отчётливо слышу слёзы в голосе Ники. А все её переживания касаются меня напрямую. Она об этом ещё не знает, но я намерен исправить ситуацию в ближайшее время.