Спасибо деду за Победу! Это и моя война
Шрифт:
– Живой! – сообщил я. Проходя мимо, не удержался – врезал с ноги в бочину.
– И-и-и-игорь! – укоризненно протянул Петров.
– Все-все! Я уже ушел!
Выйдя с заднего двора, я первым делом нашел Барского и Пасько.
– Миша! Я отправляюсь за подмогой! Пока меня нет – ты за старшего!
– Но как же… Ты один пойдешь? – оторопел Миша.
– Нет, меня сержант Альбиков проводит. Вы, главное, сидите тихо! Старшину слушайся – он плохому не научит! Снарягу мою куда кинули?
– В избе сложили, в сенях, – ответил Барский и грустно спросил: – Может… я все-таки с тобой?
– Нет,
– Я! – молодцевато гаркнул Пасько.
А потом как-то по особенному лихо вытянулся по стойке «смирно», щелкнул каблуками растоптанных сапог, приклад вытянутой вдоль тела винтовки брякнул о землю.
– Полковник Игнат Михайлович Павленко. Последняя должность – начальник штаба тридцать четвертого армейского корпуса.
Миша Барский смотрел на деда Игната, как на заговоривший забор.
– У Скоропадского, значит, служил? – брякнул я наобум [65] . Это была единственная фамилия государственного деятеля Украины времен Гражданской войны, кроме Симона Петлюры, которую я знал. Спасибо Булгакову и его роману «Белая гвардия», читанному в детстве.
– Так точно! – не стал отрицать старик. – Толковый был военачальник!
– Это тогда тебя Петлюра расстрелять хотел?
– Нет, годом позже, в конце восемнадцатого года.
65
Скоропадский командовал 34-м армейским корпусом с января по июнь 1917 года. С августа того же года корпус переименован в 1-й Украинский, став основой национальных частей Украинской Народной Республики.
– Так, дед, ты хоть и полковник царской армии, но слушаться будешь меня, Игоря Викторовича Глеймана, сына командира полка РККА! Не нравится такое положение – скатертью дорога, я никого не держу!
– Так точно! – гаркнул старик. Эх, чувствую, замудохает он нас со своими старорежимными уставными фразочками.
– Ну а ты чего стоишь, рот разинул? – накинулся я на Барского, натурально разинувшего рот от удивления. – Живого белогвардейца никогда не видел?
– Петрович! – выдавил из себя Миша.
– Что?! – не понял я.
– Твое отчество – Петрович!
– Оговорился, – отрезал я, отворачиваясь. Вот так шпионы и прокалываются… – Так значит полковник Павленко… Игнат Михалыч! Старшина Петров разрешил тебе съездить за продуктами. Возьми двух ребят – Миша скажет, кого именно. И сержант Валуев даст своего бойца. Постарайтесь к вечеру вернуться. А то… мало ли… мы, может, улетим… Задание ясно?
– Так точно! – снова гаркнул Пасько. Вернее – Павленко.
– Ты это… твое высокоблагородие… не ори так! И про свою лихую офицерскую юность… помалкивай! Ребята наши – комсомольцы, их с детства учили вас, золотопогонников, ненавидеть!
– Понял! – уже гораздо спокойнее ответил Павленко.
– Миша! К тебе тоже относится!
– Чего? – удивился Барский.
– Про то, что дед Игнат – полковник царской армии, – помалкивай! Там, – я ткнул пальцем на восток, – кому надо мы доложим, а ребятам ничего не
– Но он же!.. – возмутился Миша.
– Я так понимаю, что с Красной Армией Игнат Михайлович не воевал? – я вопросительно посмотрел на Павленко.
– Никак нет! – отрицательно качнул головой бывший полковник. – Не довелось!
– Ну вот! Значит, нравственная проблема снимается! – констатировал я. – Хотя… перед лицом общего врага… мы могли бы и забыть прежние распри. Так что, братишка, я могу на тебя надеяться?
– Да! – выдавил Миша.
– Славно! – я хлопнул Барского по плечу. – Ну, прощай, друг! Пойду я… Не провожай!
Я быстрым шагом заскочил в избу и принялся копаться в сваленных в полутемных сенях немецких ранцах, разгрузках и прочей ерунде. Наконец, нашел «свою» портупею, «АВС» и сумку с патронами. Напоследок заглянул в горницу – здесь размещались только тяжелые. Светочка, порядком утомленная долгим переездом, дремала, но, почувствовав мой взгляд, открыла глаза. Я ободряюще кивнул ей и прошептал одними губами: «Держись, солнышко! Я скоро вернусь с подмогой!» Девчонка кивнула и едва заметно улыбнулась. И от этой слабой детской улыбки у меня вдруг так защемило сердце, что я торопливо вылетел из горницы, чтобы не пугать ребятишек. «Порву! Если хоть одна фашистская сволочь на пути встанет – порву! Потому что дети на войне – это неправильно! Их здесь быть не должно!» – крутились в голове сумбурные мысли.
На крыльце на меня налетела Марина.
– Ты опять? – сердито спросила она, потешно уперев кулачки в бока. Ну точь-в-точь моя жена начинает стандартную выволочку после очередной пьянки.
– Опять! – весело киваю я. Настроение немного улучшается. – Вот бы еще узнать – что я такого «опять» сделал?
– Ты опять в одиночку собрался к немцам! – почти выкрикнула Марина.
– Тише ты! Народ-то не пугай! – улыбнулся я. – А то еще подумают, что я сдаваться иду. Надо говорить не «к немцам», а «на немцев»! Подразумевая, что охотиться! Поняла?
На мой филологический совет девушка отреагировала странно – разревелась и убежала. Вернее – хотела убежать, я едва успел поймать ее за руку. Оп-па! А вот это уже серьезно – похоже, что у девушки тут первая любовь намечается. Жаль, что ей попался не юный романтичный школьник, а старый, циничный и злой дядька, по недоразумению получивший молодое тело. А душа-то у меня прежняя осталась – холодная. Потому как жизнь меня весьма качественно пожевала, заставив сомневаться в искренности и бескорыстности женской любви. Вот знаю ведь, что нужно сейчас сказать Маринке что-нибудь ласково-успокаивающее, по опыту знаю – не от сердца идет. И в итоге, наверное, получится успокоить девушку, но осадочек от фальши останется. Поэтому не буду врать – скажу честно, хоть и немногословно.
– Прости, Марин, но так нужно! Для всех нас нужно!
Девушка, не поворачиваясь ко мне лицом, кивнула, вырвала руку и убежала. А я остался стоять – дурак дураком. Очнулся только, когда ко мне подошел Альбиков.
– Ну, ты готов? – спросил Хуршед, оглядывая меня с подозрением – судя по всему, видок у меня после «бурного прощания» был еще тот. – Что с тобой? Тебе плохо?
– Нет, все нормально! Все хорошо! – как можно более бодрым тоном сказал я, отгоняя наваждение. – Я готов! Идем!