Спасите наши души (сборник)

Высоцкий Владимир Семенович

«Вот и разошлись пути-дороги вдруг…»

Вот и разошлись пути-дороги вдруг: Один – на север, другой – на запад, — Грустно мне, когда уходит друг Внезапно, внезапно. Ушел, – невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей. Наступило время неудач, Следы и души заносит вьюга, Всё из рук вон плохо – плачь не плачь, — Нет друга, нет друга. Ушел, – невелика потеря Для многих людей. Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей. А когда вернется друг назад И скажет: «Ссора была ошибкой», Бросим на минувшее мы взгляд С улыбкой, с улыбкой. Ушло, – невелика потеря Для многих людей… Не знаю, как другие, а я верю, Верю в друзей. 1968

Две песни об одном воздушном бое

I. Песня летчика

Их восемь – нас двое, – расклад перед боем Не наш, но мы будем играть! Сережа, держись! Нам не светит с тобою, Но козыри надо равнять. Я этот небесный квадрат не покину — Мне цифры сейчас не важны: Сегодня мой друг защищает мне спину, А значит – и шансы равны. Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил

он, Надсадно завыли винты, — Им даже не надо крестов на могилы — Сойдут и на крыльях кресты! Я – «Первый», я – «Первый», – они под тобою! Я вышел им наперерез! Сбей пламя, уйди в облака – я прикрою! В бою не бывает чудес. Сергей, ты горишь! Уповай, человече, Теперь на надежность строп! Нет, поздно – и мне вышел «мессер» навстречу, — Прощай, я приму его в лоб!.. Я знаю – другие сведут с ними счеты, — Но, по облакам скользя, Взлетят наши души, как два самолета, — Ведь им друг без друга нельзя. Архангел нам скажет: «В раю будет туго!» Но только ворота – щелк, — Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом В какой-нибудь ангельский полк!» И я попрошу Бога, Духа и Сына, — Чтоб выполнил волю мою: Пусть вечно мой друг защищает мне спину, Как в этом последнем бою! Мы крылья и стрелы попросим у Бога, — Ведь нужен им ангел-ас, — А если у них истребителей много — Пусть пишут в хранители нас! Хранить – это дело почетное тоже, — Удачу нести на крыле Таким, как при жизни мы были с Сережей И в воздухе и на земле.

II. Песня самолета-истребителя

Я – «ЯК», истребитель, – мотор мой звенит, Небо – моя обитель, — А тот, который во мне сидит, Считает, что – он истребитель. В этом бою мною «юнкерс» сбит — Я сделал с ним, что хотел, — А тот, который во мне сидит, Изрядно мне надоел! Я в прошлом бою навылет прошит, Меня механик заштопал, — А тот, который во мне сидит, Опять заставляет – в штопор! Из бомбардировщика бомба несет Смерть аэродрому, — А кажется – стабилизатор поет: «Мир вашему дому!» Вот сзади заходит ко мне «мессершмитт», — Уйду – я устал от ран!.. Но тот, который во мне сидит, Я вижу, решил – на таран! Что делает он?! Вот сейчас будет взрыв!.. Но мне не гореть на песке, — Запреты и скорости все перекрыв, Я выхожу из пике! Я – главный, а сзади… Ну чтоб я сгорел! — Где же он, мой ведомый? Вот он задымился, кивнул – и запел: «Мир вашему дому!» И тот, который в моем черепке, Остался один – и влип, — Меня в заблужденье он ввел – и в пике Прямо из мертвой петли. Он рвет на себя – и нагрузки вдвойне, — Эх, тоже мне – летчик-ас!.. Но снова приходится слушаться мне, — И это – в последний раз! Я больше не буду покорным – клянусь! — Уж лучше лежать на земле… Ну что ж он не слышит, как бесится пульс: Бензин – моя кровь – на нуле! Терпенью машины бывает предел. И время его истекло, — И тот, который во мне сидел. Вдруг ткнулся лицом в стекло. Убит! Наконец-то лечу налегке. Последние силы жгу… Но что это, что?! Я – в глубоком пике. — И выйти никак не могу! Досадно, что сам я не много успел, — Но пусть повезет другому! Выходит, и я напоследок спел: «Мир вашему дому!» 1968

«Давно смолкли залпы орудий…»

Давно смолкли залпы орудий, Над нами лишь солнечный свет, — На чем проверяются люди, Если войны уже нет? Приходится слышать нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» Не ухнет уже бронебойный, Не быть похоронной под дверь, И кажется – всё так спокойно, Негде раскрыться теперь… Но все-таки слышим нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» Покой только снится, я знаю, — Готовься, держись и дерись! — Есть мирная передовая — Беда, и опасность, и риск. Поэтому слышим нередко Сейчас, как тогда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» В полях обезврежены мины, Но мы не на поле цветов, — Вы поиски, звезды, глубины Не сбрасывайте со счетов. Поэтому слышим нередко, Если приходит беда: «Ты бы пошел с ним в разведку? Нет или да?» 1968

Песенка ни про что, или что случилось в Африке

^{Одна семейная хроника}

В желтой жаркой Африке, В центральной ее части, Как-то вдруг вне графика Случилося несчастье, — Слон сказал, не разобрав: «Видно, быть потопу!..» В общем, так: один Жираф Влюбился в Антилопу! Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» «Что же что рога у ней, — Кричал Жираф любовно, — Нынче в нашей фауне Равны все пороговно! Если вся моя родня Будет ей не рада — Не пеняйте на меня, — Я уйду из стада!» Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» Папе Антилопьему Зачем такого сына: Все равно – что в лоб ему, Что по лбу – все едино! И Жирафов зять брюзжит: «Видали остолопа?!» И ушли к Бизонам жить С Жирафом Антилопа. Поднялся галдеж и лай, — Только старый Попугай Громко крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» В желтой жаркой Африке Не видать идиллий — Льют Жираф с Жирафихой Слезы крокодильи, — Только горю не помочь — Нет теперь закона: У Жирафов вышла дочь Замуж – за Бизона! …Пусть Жираф был не прав, — Но виновен не Жираф, А тот, кто крикнул из ветвей: «Жираф большой – ему видней!» 1968

Банька по-белому

Протопи ты мне баньку, хозяюшка, — Раскалю я себя, распалю, На полоке, у самого краюшка, Я сомненья в себе истреблю. Разомлею я до неприличности, Ковш холодной – и всё позади, — И наколка времен культа личности Засинеет на левой груди. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Сколько веры и лесу повалено, Сколь изведано горя и трасс! А

на левой груди – профиль Сталина, А на правой – Маринка анфас. Эх, за веру мою беззаветную Сколько лет отдыхал я в раю! Променял я на жизнь беспросветную Несусветную глупость мою. Протопи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Вспоминаю, как утречком раненько Брату крикнуть успел: «Пособи!» — И меня два красивых охранника Повезли из Сибири в Сибирь. А потом на карьере ли, в топи ли, Наглотавшись слезы и сырца, Ближе к сердцу кололи мы профили, Чтоб он слышал, как рвутся сердца. Не топи ты мне баньку по-белому, — Я от белого свету отвык, — Угорю я – и мне, угорелому, Пар горячий развяжет язык. Ох, знобит от рассказа дотошного! Пар мне мысли прогнал от ума. Из тумана холодного прошлого Окунаюсь в горячий туман. Застучали мне мысли под темечком: Получилось – я зря им клеймен, — И хлещу я березовым веничком По наследию мрачных времен. Протопи ты мне баньку по-белому, — Чтоб я к белому свету привык, — Угорю я – и мне, угорелому, Ковш холодной развяжет язык. Протопи!.. Не топи!.. Протопи!.. 1968

Охота на волков

Рвусь из сил – и из всех сухожилий, Но сегодня – опять как вчера: Обложили меня, обложили — Гонят весело на номера! Из-за елей хлопочут двустволки — Там охотники прячутся в тень, — На снегу кувыркаются волки, Превратившись в живую мишень. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу – и пятна красные флажков. Не на равных играют с волками Егеря – но не дрогнет рука, — Оградив нам свободу флажками, Бьют уверенно, наверняка. Волк не может нарушить традиций, — Видно, в детстве – слепые щенки — Мы, волчата, сосали волчицу И всосали: нельзя за флажки! И вот – охота на волков, идет охота, — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу – и пятна красные флажков. Наши ноги и челюсти быстры, — Почему же, вожак, – дай ответ — Мы затравленно мчимся на выстрел И не пробуем – через запрет?! Волк не может, не должен иначе. Вот кончается время мое: Тот, которому я предназначен, Улыбнулся – и поднял ружье. Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу – и пятна красные флажков. Я из повиновения вышел — За флажки, – жажда жизни сильней! Только сзади я радостно слышал Удивленные крики людей. Рвусь из сил – и из всех сухожилий, Но сегодня не так, как вчера: Обложили меня, обложили — Но остались ни с чем егеря! Идет охота на волков, идет охота — На серых хищников, матерых и щенков! Кричат загонщики, и лают псы до рвоты, Кровь на снегу – и пятна красные флажков. 1968

«Мне каждый вечер зажигают свечи…»

Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. Я больше не избавлюсь от покоя: Ведь всё, что было на душе на год вперед, Не ведая, она взяла с собою — Сначала в порт, а после – в самолет. Мне каждый вечер зажигают свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. В душе моей – пустынная пустыня, — Ну что стоите над пустой моей душой! Обрывки песен там и паутина, — А остальное всё она взяла с собой. Теперь мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — И не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. В душе моей – всё цели без дороги, — Поройтесь в ней – и вы найдете лишь Две полуфразы, полудиалоги, — А остальное – Франция, Париж… И пусть мне вечер зажигает свечи, И образ твой окуривает дым, — Но не хочу я знать, что время лечит, Что всё проходит вместе с ним. 1968

Песенка о переселении душ

Кто верит в Магомета, кто – в Аллаха, кто – в Исуса, Кто ни во что не верит – даже в черта, назло всем, — Хорошую религию придумали индусы: Что мы, отдав концы, не умираем насовсем. Стремилась ввысь душа твоя — Родишься вновь с мечтою, Но если жил ты как свинья — Останешься свиньею. Пусть косо смотрят на тебя – привыкни к укоризне, — Досадно – что ж, родишься вновь на колкости горазд. А если видел смерть врага еще при этой жизни — В другой тебе дарован будет верный зоркий глаз. Живи себе нормальненько — Есть повод веселиться: Ведь, может быть, в начальника Душа твоя вселится. Пускай живешь ты дворником – родишься вновь прорабом, А после из прораба до министра дорастешь, — Но если туп как дерево – родишься баобабом И будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь. Досадно попугаем жить, Гадюкой с длинным веком, — Не лучше ли при жизни быть Приличным человеком?! Так кто есть кто, так кто был кем? – мы никогда не знаем. Кто был никем, тот станет всем, – задумайся о том! Быть может, тот облезлый кот – был раньше негодяем, А этот милый человек – был раньше добрым псом. Я от восторга прыгаю, Я обхожу искусы, — Удобную религию Придумали индусы! 1969

Я не люблю

Я не люблю фатального исхода, От жизни никогда не устаю. Я не люблю любое время года, Когда веселых песен не пою. Я не люблю холодного цинизма, В восторженность не верю, и еще — Когда чужой мои читает письма, Заглядывая мне через плечо. Я не люблю, когда – наполовину Или когда прервали разговор. Я не люблю, когда стреляют в спину, Я также против выстрелов в упор. Я ненавижу сплетни в виде версий, Червей сомненья, почестей иглу, Или – когда все время против шерсти Или – когда железом по стеклу. Я не люблю уверенности сытой, — Уж лучше пусть откажут тормоза. Досадно мне, что слово «честь» забыто И что в чести наветы за глаза. Когда я вижу сломанные крылья — Нет жалости во мне, и неспроста: Я не люблю насилье и бессилье, — Вот только жаль распятого Христа. Я не люблю себя, когда я трушу, Досадно мне, когда невинных бьют. Я не люблю, когда мне лезут в душу, Тем более – когда в нее плюют. Я не люблю манежи и арены: На них мильон меняют по рублю. Пусть впереди большие перемены — Я это никогда не полюблю! 1969