Шрифт:
СУББОТА
Вечер. Ася возвращается
А если бы не добивалась? Если бы не спрашивала? Если бы не настаивала? Тогда получилось бы еще хуже. Даже и подумать невозможно, что бы тогда было.
Дома она сказала, что придет после одиннадцати. Отец поднял глаза от газеты, посмотрел строго, но промолчал: он почти не разговаривал с Асей.
Но если она вернется домой не в одиннадцать, не в двенадцатом, а сейчас, отец не выдержит характера.
— Что случилось? — спросит он.
— Ничего, — ответит Ася.
Не поверит. Пожмет плечами: «Не хочешь, можешь не говорить». Будет молчать, молча негодовать на того, кто посмел обидеть его дочку.
А ее никто не обижал. Так получилось. И получилось потому, что она послушалась отца. А если бы она его не послушалась?
Идти домой, где спросят, почему так рано пришла, не хочется. И вместо того чтобы доехать на метро до самого дома, она поднимается наверх и идет пешком по бесконечному бульвару.
На Асе новое пальто из красного бобрика, синий берет, капроновый шарфик в пеструю клетку. В руке — нарядная сумка. Сумка не ее. Сумку она взяла у соседки по лестничной площадке Марины, которая работает в «Гастрономе» в столе заказов. С тех пор как Ася кончила школу, Марина признала ее взрослой. Они подружились. Вот и подарочный набор купили вместе в складчину, а потом разделили: Марине — сумку, Асе — шарф. Но в торжественных случаях они соединяют набор.
— Чтобы сохранить ансамбль, — говорит Марина и поясняет: — Ансамблем называется гармоническое соединение разных частей туалета, решенных в одном стиле и подходящих друг к другу по цвету и форме.
Вычитала где-то. Она модница, ходит в Дом моделей на сеансы и потом долго объясняет, что должно идти Асе. Будто Ася может тут же все это себе купить. Но пальто из бобрика Марина одобрила. И прическу тоже, хотя никакой специальной прически нет. Дома Ася соврала, что в их цехе иначе нельзя, и коротко подстриглась.
— Угадала свой стиль, — сказала Марина.
А Павел, когда Ася рассказала, что подстриглась всего за месяц до знакомства с ним, пожалел, что не видел ее раньше, с косой. Но теперь это не имеет значения. Все, что касается Павла, больше не существует. Месяцев этих, когда она только о нем думала, не было. Зимы этой не было.
...С утра ждали, что день будет холодный, как вся неделя, но с обеда потеплело. Вечером на мокрых дорожках бульвара стало людно.
Молодые люди оборачиваются на Асю: идет рыженькая, курносая, быстрая. Сумкой размахивает, через
И заговаривают. А что брови у Весны нахмурены, не замечают. А может быть, замечают, да только дела им до этого нет.
Парень в коротком пальто на костяных пуговках и с лихим капюшоном сказал:
— Ух ты, рыжая, а какая хорошенькая! И прыгнула законно!
— Сегодня комплименты старшим говоришь, завтра в школе пару схватишь. Тоже законно.
Мальчишка растерялся: откуда знает, что он еще школьник? Не сообразил: выдали серые форменные штаны под лихим пальто.
— Ладно, гуляй себе! — сказал примирительно.
А нахала постарше: «Алло, детка, разве мы не знакомы?» — Ася отбрила ледяным голосом, да так, что он разинул свой глупый рот, только сигаретка прилипла к губе.
В другое время Ася не ушла бы с бульвара, из упрямства бы не ушла: кого ей бояться?
Но сегодня и петушки, пробующие басить, и нахалы постарше, словно бы привешенные к пышным кашне, мешают ей думать о том, что случилось. А не думать об этом нельзя.
Чтобы ей не мешали, она переходит на тротуар. От большого красного дома пахнет горячим тестом, шоколадом, ванилью.
Когда они переехали в этот район и в первый раз здесь гуляли, отец объяснил:
— Кондитерская фабрика тут!
«Вот бы где работать!» — подумала Ася. Позже было решено стать укротительницей тигров: понравилась Людмила Касаткина в фильме с таким названием. Еще позже — врачом. К брату Андрею приходила докторша с зеркалом на лбу; зеркало ослепительно сверкало; родители разговаривали с докторшей так, что было видно: нет для них во всем свете человека главнее.
Потом прежние желания показались смешными: детство кончилось. И она позавидовала Андрею: он на три года моложе, но ему все ясно с того дня, когда получил в подарок первую коробку красок, — хочет рисовать!
А чего хочет она? Самостоятельной быть. И поскорее. И покуда отец советовался с друзьями и, как он торжественно объявил дома, вел переговоры у себя на карандашной фабрике, где работал мастером графитного цеха, Ася устроилась сама.
Все решили руки: узкая кисть и длинные гибкие пальцы.
— К таким рукам еще бы слух... — сказала учительница в детской музыкальной школе, куда Асю однажды привел отец.
Слух был неважный, музыке учиться не пришлось. А музыкальные руки пригодились: Асю взяли на часовой завод на конвейер сборки будильников. Спасибо рукам!
И она уже привыкла и уже несколько месяцев дает матери свою долю в хозяйство. И пальто из красного бобрика к весне первый раз в жизни купила на собственные. И когда хочет, может купить себе билеты. Например, в цирк. Покуда Ася училась в школе, на театр деньги отец давал: считал, что это тоже относится к учению. Про цирк раз и навсегда сказал: баловство. И когда она в первый раз в жизни сама пошла покупать себе билеты, взяла билеты в цирк. Чтобы самостоятельность почувствовать.
Какие удивительные совпадения случаются в жизни! Если бы она не купила тогда этих билетов, если бы Марину вдруг не заставили в тот вечер дежурить в столе заказов, если бы она не увидела Павла, который проходил мимо цирка, увидел ее, задержался в толпе перед входом и, растерянно оглядываясь, нерешительно спросил: «Не лишний ли у вас билет?» — они бы не познакомились.