Спасите ведьму, или Некроманты здесь скромные

Томченко Анна

— Прости… — вздохнул он. Вложил в это слово намного больше, чем мог сказать и девушка вдруг поняла, что он старался как лучше, а его дочь сделала как смогла.

— Это ты меня прости, — тихо сказала Элис, стараясь не встречаться глазами. Упрямо смотрела в окно. — Что ты хотел узнать? Я расскажу…

И рассказала. С самого начала. С этого нелепого случая с гробом. Рассказывала и сама возвращалась в эти моменты. Когда-то голос подрагивал. Она говорила почти все. Все, что может рассказать дочь отцу. Но вспоминала она другое…

Лестница

в библиотеке шатается под ногами и юбка стягивает ноги, а Грегори стоит внизу и увещевает, что главное не смотреть вниз, или можно смотреть, он все равно поймает. А потом ещё ожерелье из горного хрусталя, каплевидные серьги из голубого турмалина, что мужчина смущаясь протягивает в атласном футляре. И горький тягучий кофе, что варит некромант. Элис никогда то и не любила этот напиток, но с тертой корицей, каплей коньяка, она почти смиряется с ним и пьёт.

Злилась ли Алисия на Грегори? Безусловно. Больно ли ей было? Однозначно. Имело ли все это какой-то смысл? Нет.

В глазах защипало, но ведьма закусила губу и отвернулась. Неотрывно проследила за зелёными листьями клена под окном.

И это все было не правильно. Потому без него.

Как бы Элис не была обижена на Грегори, в глубине души она верила, что он обязательно ее спасёт. А если даже не успеет, то вот сейчас, с минуты на минуты откроется входная дверь, мягкий бархат голоса испросит о встрече…

Но никто не пришёл.

— Прежде чем ты начнёшь давать оценку моему поведению, — тишина давила и навевала мысли печального толка, — хочу предупредить, я понимаю почему случилось так как случилось. Не нужно было ехать на бал, нельзя было требовать снять таернахат. Тут виновата я.

Отец ничего не сказал. Устало подпер подбородок кулаком.

— Что ты будешь делать дальше?

От такого вопроса Элис опешила и не нашлась, что ответить. Но снова переведя глаза на окно с бликами летнего солнца, медленно проронила.

— Допишу работу, — безразлично и правдиво, — отработаю год в какой-нибудь глуши по распределению, только на самом деле там куда меня отправят, а не решишь ты. Я хочу сама принимать решения и последствия тоже принимать буду сама. Выставишь меня вот так, в сорочке… Ничего страшного. Если это и будет цена самостоятельности-уйти из отчего дома в чем мать родила, я готова ее заплатить.

Они замолчали. Только кожа под повязками страшно зудела, хотелось достать спицу и почесать под бинтами, но ведьма боялась нарушить этот благостный момент.

Когда все вопросы были закрыты, Элис заснула. И спала до следующего утра. И потом не покидала своей спальни. Мать почти не уходила, отец не давил. Заходил поинтересоваться здоровьем. А ещё через день Алисия вспомнила о Хлое и, собрав все своё мужество, силы и самообладание, отправилась участвовать в побеге белокурой стервы.

***

Тадеуш Гордон появился через три дня. Три дня раздумий для Грегори,

для того, чтобы узнать, что дракон переправил Элис в родительский дом. Для того, чтобы закрыть дело о смертях. Для письма Филиппу и передаче материалов по преступлениям. Три дня для упорного самобичевания, отчаяния и злости.

Королевский дознаватель явился тихо. Просто открылся телепорт на пороге дома, и Ганс сопроводил гостя в рабочий кабинет. Мужчина был строг, смотрел исподлобья, как будто примеряясь чем приговорить собеседника: чернильницей или по-старинке — ударом направленной силы.

Они стояли друг напротив друга, как два дуэлянта. Грегори не знал, как начать разговор. Не скажешь же мол извините, что не уберёг вашу кровиночку, каюсь. Не скажешь… Но отчаянно хотелось услышать, что с ней все в порядке, что она закатила истерику и отправилась на воды или куда там экзальтированные девицы отбывают лечить нервы.

Мужчина медленно переложил массивную трость в левую руку. Огляделся. Не проронив ни слова, отодвинул гостевое кресло. Сел, закинув ногу на ногу. А тросточку пристроил рядом. Он перевёл взгляд на окно. И по не глядя на некроманта, сказал:

— А сейчас ты мне все расскажешь…

Прозвучало это с подтекстом, что он все равно все узнаёт, и только от благоразумия подозреваемого зависит каким образом будет получена информация.

И Грегори рассказал. Все. От череды убийств. О первом нападении. О соглядатаях. О предложении продать земли. Ему просто надоело вычленять нужные факты и сторонние. Поэтому и говорил он долго.

Глаза Гордона старшего недобро блестели. Он потянулся к атласному галстуку и ослабил его. А по лицу заходили желваки. Но тишина, что стала натянутой, не стремилась прерываться. Более того, игра в переглядывания хотела затянуться, но Грегори не выдержал первый.

— Как она? — прозвучало смущённо. Он отвесил себе мысленную затрещину.

Тадеуш стал поглаживать набалдашник трости в виде головы ворона. Грубые пальцы, словно знавшие все выемки на металле, проворно огибали их.

— Если бы тебе задал этот вопрос молодой человек, которому ты доверил своего ребёнка… — хрипло звучал прокуренный голос, — а дитя вернулось через пару месяцев с разбитой головой, с раной на бедре, со шрамом через всю голень, с окровавленными запястьями от расплавленных даоритовых кандалов, что бы сделал?

— Убил бы недотепу, — признал очевидное Стенли.

— Поэтому оцени мое великодушие…

— Ценю…

Он действительно ценил и выдержку, и великодушие королевского дознавателя. Отчасти, потому что не знал на какую мельницу бы накрутил кишки проштрафившейся няньки. А Тадеуш сидит злиться, но молчит.

Четверть часа не проронив ни слова, Гордон засобирался. Встал, поправил галстук. Смерил некроманта уничижительным взглядом.

— Ее вещи… — спросить прямо не хватало смелости, а так…