Спаситель и сын. Сезон 3

Original title: Sauveur & Fils (saison 3)

Text by Marie-Aude Murail

В Орлеане, в доме № 12 по улице Мюрлен живет психолог по имени Спаситель Сент-Ив. Парадный вход с улицы ведет в ту половину дома, где Спаситель принимает пациентов, а вход со стороны сада – на территорию личной жизни. Два мира разделены самой обычной дверью.

В третьей части мы снова встретим некоторых из его подопечных. Это:

Элла Кюипенс, 13 лет. После того как отвергнутый поклонник Джимми тайком сфотографировал ее переодетую мальчиком в парке, фотография гуляет по социальным сетям с оскорбительными комментариями, одноклассники травят Эллу, называя лесбиянкой или транссексуалом.

Марго Карре, 15 лет, и ее сестра Бландина, 12 лет. Разведенные родители девочек продолжают выяснять отношения, обвиняя друг друга в психических отклонениях и манипуляторстве. Марго попадает в больницу после второй попытки самоубийства. Бландина считается гиперактивным ребенком, не спит ночами, чувствуя себя ответственной за то, что произошло с сестрой.

Габен Пупар, неполных 17 лет. На грани вылета из школы. Его мать лечат в психиатрической больнице, так как она ведет борьбу с имамом Йемена и видит человека с обезьянкой на плече. Габен поселился у Спасителя на чердаке и мечтает, чтобы тот его усыновил. Он фанат группы Eagles of Death Metal и собирается в Париж на ее концерт.

Самюэль Каэн, 16 лет. Страдает от материнской гиперопеки. Мать роется в его вещах и держит под строгим контролем общение с девушками. Самюэль недавно узнал, что его отец не пьяница-дебошир, как говорила ему мать, а знаменитый пианист, исполнитель классической музыки Андре Вьенер, он слушал его игру на концерте в Париже.

Теперь о самом Спасителе Сент-Иве (40 лет, рост 1,90 м, вес 80 кг): он родился на острове Мартиника от черных родителей и в три года был усыновлен белой парой. Вдовец, воспитывает сына Лазаря, 9 лет, хочет создать новую семью с Луизой Рошто, матерью Поля, лучшего друга Лазаря, и Алисы, 13 лет. Бывший муж Луизы, Жером, ревнует ее, он и его новая жена Пэмпренель настраивают Алису против матери.

Спаситель приютил у себя восьмидесятилетнего бездомного Жово, бывшего солдата Иностранного легиона, который таскает с собой в походном мешке автомат.

А в общем, жизнь прекрасна, наступили осенние каникулы.

Несколько раз в году в силу укоренившейся скверной привычки дети перестают ходить в школу. Месье Кюипенс очень сокрушался по этому поводу.

– Опять каникулы! – простонал он.

– Ну да, осенние, на День Всех Святых, – сказала Виржини, его жена. – Элла очень устала, ей полезно отдохнуть.

– Вот у меня каникул никогда не бывает, – продолжал ворчать, раздеваясь перед сном, Камиль Кюипенс и тут же нашел новый повод для недовольства: – А что это за история с животом, который болел у нее всю неделю? Может, очередной ее фортель, опять какая-то фобия?

Вместо ответа Виржини взяла подушку и пошла с ней к двери.

– Ты куда? – удивился он.

– Иду спать в гостиную.

– Уж и слова сказать нельзя – ты сразу на дыбы. Так у Эллы все по новой или как?

Виржини молча кивнула. В последнюю учебную неделю Элла несколько раз ходила к школьной медсестре – то ее тошнило, то голова болела.

– А что говорит этот ваш шарлатан?

– Какой шарлатан?

– Ваш великий психолог. Хорош Спаситель, нечего сказать! Лечил-лечил, да не вылечил.

– Ей стало лучше, – возразила жена. – А сейчас срыв. Такое случается при любых болезнях.

– Тоже мне болезнь, – процедил сквозь зубы месье Кюипенс. – Раньше это называли ленью.

Жена сделала еще шаг к двери.

– Да брось ты подушку! Давай поговорим.

Он сел и мельком взглянул на свои руки – они дрожали мелкой дрожью. Виржиния заметила его взгляд и сказала:

– Тебе самому надо бы полечиться.

– Что-что?

Она только покачала головой. Они оба знали, что он выпивает, и очень крепко.

– Если Элла больна, – сказал Камиль, – то ее не к психологу надо водить, который вам за сорок пять евро зубы заговаривает, а надо обратиться к психиатру. Если это психо… психическая болезнь,

Виржини положила на место подушку и села рядом с мужем. Наконец он сказал что-то толковое.

– В прошлую пятницу мне наш бухгалтер рассказывал о психиатре своей жены, – продолжал Камиль. – У нее… как это называется?.. Ах да, биполярное расстройство. Так вот, ее лечит женщина-врач, очень, говорит, хороший специалист. Во всяком случае, настоящий доктор. Не то что этот ваш хлыщ.

Месье Кюипенс не мог простить Сент-Иву, что тот раскопал старую семейную историю [2] , а кроме того, был статным чернокожим красавцем. У доктора Спесивье, той самой специалистки, совсем не было свободного времени, но по просьбе бухгалтера Кюипенса она согласилась принять Эллу в понедельник в пять часов.

Через стену от родительской спальни мучилась в своей комнате Элла, зная, что опять всю ночь ей будут сниться кошмары. Вот уже десять дней по социальным сетям гуляла злополучная фотография, на которой она была в одежде мальчика. Ее терзал страх – вдруг родители всё узнают и ее вторая, тайная жизнь станет явной.

В глубине платяного шкафа, втиснутые между старыми карнавальными костюмами, висели принадлежности ее мужского костюма: белая рубашка, полосатый галстук и чуть широковатый в плечах черный пиджак. А в картонной коробке лежали черные лакированные мужские туфли тридцать девятого размера и гангстерская шляпа борсалино. Все это Элла купила на свои карманные деньги и надевала, когда оставалась дома одна и сидела у себя в комнате. Родители были заняты на работе, старшая сестра, Жад, много времени проводила с подругами, а с недавних пор – со своим приятелем, так что Элла могла сколько угодно играть в Эллиота Кюипенса, писателя и авантюриста. Она наливала в рюмку вино из отцовского бара, окунала в него губы и сливала обратно в бутылку. Потом набивала голландским табаком женскую трубку с длинным чубуком и маленькой чашечкой, которую купила себе, чтобы походить на Жорж Санд, написавшую ее любимую книгу «Франсуа-найденыш». Почувствовав себя настоящим писателем, она открывала тетрадь и сочиняла роман «Сумка Джека», историю о пятнадцатилетнем бродяге, который легко сходится с разными людьми, но еще не успел разобраться, что хорошо, а что плохо. Да, это был ее настоящий мужской двойник. О себе Элла думала по-английски, потому что английские прилагательные не требовали окончаний женского рода: good or bad, tall or small.