«Спасская красавица». 14 лет агронома Кузнецова в ГУЛАГе

Прудовский Сергей

Сначала дневалить было скучно, но потом привык. Особенно тяжело было пилить дрова на печку: не было сил, не мог тащить на себе пилу. В то время я был настоящий дистрофик, но нашлись хорошие люди и стали мне помогать распиливать бревна.

Все те невзгоды, которые выпадали на мою долю при дневальстве, компенсировались тем, что как только

заканчивался амбулаторный прием, врач и сестра уходили из амбулатории и я оставался один. Ко мне иногда приходил дневальный из соседнего барака. Тогда я ставил на плиту чайник с водой и кипятил воду на чай, заваривал чай и при свете керосиновой лампы в тепле наслаждался чаепитием. Было отрадно, когда из дома мы получали посылки, был настоящий лагерный праздник…

Особенно для меня была памятна первая ночь, проведенная в амбулатории. Это была необыкновенно радостная ночь.

В течение примерно четырех лет я находился в невыносимо тяжелых условиях, днем работал на тяжелых работах, ходил по 7–8 км, таская за плечами топор, пилу, железную лопату, корчевал пни иногда диаметром 35–40 см, грузил бревна на железнодорожные платформы…

После такой работы приходишь домой немного отдохнуть, набраться за ночь свежих сил, но для этого нет условий: часто приходилось спать на голых нарах, покрывшись лишь бушлатом; во время сна не раз за ночь подойдут к тебе уркачи, обшарят карманы и все вытащат, а еще клопы не дадут спать…

Здесь же в комнате я остался один. В комнате чисто, светло и тепло, клопов и вшей нет, никто к тебе во время сна не придет, можно спать спокойно до пяти часов утра, а с 5 часов начинается утренний амбулаторный прием.

Заведующая амбулаторией была вольнонаемная женщина, очень хорошая, эвакуированная из Ленинграда.

Кроме нее была медсестра, из заключенных по 58-й ст., но такая язва, что говорить нечего – уж очень она любила принимать больных, которые получали посылки с фруктами.

Придет в амбулаторию на прием больной без повышенной температуры, и его

нельзя освободить от работы. Видишь, что парню надо помочь, и, зная слабую струнку медсестры, говоришь ему: иди к медсестре и в разговоре с ней скажи, что получаешь посылки с разными сушеными фруктами.

Потом смотришь – парень получил день освобождения, а «день кантовки – две недели здоровья».

В зимний период 1944/1945 гг. народ так отощал, что страшно было смотреть на людей: на человеке остались кости да кожа, животы подтянуло к нижней части спины и совсем не видно нижнюю часть; по зоне ходят одни дистрофики.

При осмотре заключенных врачи основное внимание уделяли задней части тела, и как только работяга приходил к врачу, последний ему говорил: «Снимай штаны!». Он снимал штаны, и по задней части тела врач определял его состояние здоровья.

К весне 1945 года в зоне не было видно ни одной задницы, все были подведены к животам.

Надо сказать, что со стороны заключенных не было слышно жалоб на плохое питание, все учитывали войну: мы здесь как-нибудь перенесем это злосчастное время, война кончится, и нас отпустят по домам, все будет хорошо…

Большинство людей в это не верили: если людей в лагеря сгоняли «не за понюх табаку», то на скорое освобождение надеяться было нечего. Это во-первых.

А во-вторых, если во время ожесточенной войны с немецким фашизмом обошлись без нас, то с окончанием войны и с победой, надо полагать, тоже без нас обойдутся… Наступило историческое время – 9 мая 1945 года, на весь мир прогремел конец мировой войны!

9 мая, раннее утро, на улице темнота, вдруг слышу неистовый стук в окно и громкий крик: «Вставайте! Война кончилась!»

Вскакиваю с постели и в одних кальсонах бегу открывать дверь.

Запыхавшись, вбегает в амбулаторию сестра и, от радости захлебываясь, кричит: «Война кончилась! Скоро нас отпустят по домам!»

Конец ознакомительного фрагмента.