Спасти генерала Траяна
Шрифт:
– Старше выглядишь. Куришь и пьёшь, наверное, много?
– Пью, - сказал Семён.
– Лекарства. Да, много.
– Токсикоман, что ли?
– Болею...
– А сам туда же, доходяга! В камере на второй день уделают. Сидел бы уж дома!
Время уходило, голова мальчика всё реже появлялась над водой. Он больше не кричал, но каким-то чудом пока продолжал барахтаться, бился за свою жизнь, теряя сознание от холода.
Семён с ужасом зажмурился. Трудно было оторвать взгляд от колышущейся воды полыньи. Он бы смотрел во все глаза, будь надежда
– Опять захлебнётся, - простонал Семён, сгибаясь от душевной боли.
– В этот раз спасётся.
Семён опешил:
– Не утонет? Правда? Неужели? Как ты узнал?
– Потерпи несколько минут, - сказал голос.
– Поймёшь сам...
– Малыш, держись, я уже иду!
– кто-то перепрыгнул с разгона полутораметровую ступень набережной, как будто перелетел, и легко побежал к рябому от ветра окошку в ледяной глади, длинный шарф развевался сзади.
– Стой!
– крикнул полицейский.
– Кто такой? Сколько лет?
– Трина-адцать!
– задорно прокричал бегущий, не оборачиваясь.
В толпе засмеялись и захлопали. Кто-то заулюлюкал в сторону стражей порядка, кто-то показал средний палец! Но полицейские и сами уже хохотали вместе со всеми.
"Где мои тринадцать лет!
– Семён широко счастливо улыбнулся, чуть не захлебнулся от радости, и тут же почувствовал, что плачет.
– Где. Мои. Тринадцать. Лет...
– повторил он, останавливаясь после каждого слова, будто силясь осмыслить неподъёмную тяжесть каждого.
– Нет их, и больше не будет. Ни четырнадцать не будет, ни пятнадцать, ни даже семнадцать. Теперь всегда только больше восемнадцати. Я уже никогда не смогу дотронуться до тех, кому нет шестнадцати...".
Он медленно побрёл через сугробы в сторону створа моста у каменных львов. Сел на заметённую снегом скамейку и стал смотреть на опустевшую, начавшую затягиваться льдом полынью. Короткие эмоции прошли, ничего не осталось, только чувство утраченной надежды.
– Товарищ, не подскажешь, какой сегодня день?
Вопрос не застал Семёна врасплох. Он его совсем не тронул.
– Седьмое ноября, вторник...
– Две тысячи семнадцатый год, столетие революции?
– Да.
Щёки мальчика смущённо зарделись, он перекинул шарф через плечо, прикрывая улыбку.
– Точно попал, - удовлетворённо произнёс он и потёр красные от ледяной воды руки.
– Холодно у вас тут.
– Да, осень странная в этом году. А вообще, мне любая осень уже не в радость.
– В прошлый раз я заблудился, - улыбнулся мальчик.
– Попал в пустыню, в тысяча девятьсот сорок третий год! Мне шесть лет всего было, - оправдываясь, сказал он.
– И, знаешь, он плакал, когда я улетал. Очень сильно полюбил меня. Я попросил его поправить мой шарф, а он сразу всё понял... Ты поправишь мне шарф?
– Нет, - ответил Семён.
– Я не буду дотрагиваться до тебя.
– Я пришёл к тебе слишком поздно. Понимаю, - уголки губ мальчика скорбно опустились.
– А если я попрошу сделать это ради меня?
– Даже ради тебя не сделаю... Я устал от уколов, лекарств, оскорблений, побоев. Я любить больше не могу. Умею только бояться. Боюсь ударов током по голове, от которых такие судороги, что выворачивает суставы и отрываются сухожилия от костей... Я ничего к тебе не чувствую. Даже боли и холода почти не чувствую.
– Негодяи, они же погубили тебя!
– воскликнул мальчик в сердцах, и глаза его блеснули бешеной ненавистью.
– Впрочем, сегодня вернётся Траян, - сказал он, успокаиваясь.
Семён промолчал. Ему не хотелось говорить.
– Когда мы с тобой увидимся снова, всё будет по-другому, не бойся...
– По-другому никогда не будет...
– сказал Семён грустно.
– Или ты прибыл из маленькой страны сновидений, о которой мы когда-то пели? Тогда, может быть, звёздный миг в самом деле, придёт? И на крылатой колеснице мы совершим полёт...
– Я из будущего.
– Там у вас, наверное, веселее, чем здесь...
– Семён, уже говорил, не открывая застывающих губ.
– Что может быть весёлого, когда в Европе всего двести восемьдесят человек осталось, а во всём мире, включая космические и подводные города - чуть больше тысячи?.. Дети валяются, как грязь, на земле, их никто не подбирает...
Семён уже не видел мальчика. Ему и свет почему-то казался чёрным. Он теперь говорил с голосом.
– Этой ночью я утону, уже не выплыву. Как ты догадался об этом?
– Мы с тобой ни разу не возвращались на место, где были однажды, это и невозможно по законам нашей физики. Только если мне предстоит менять хозяина.
– Этот мальчик, который не утонул, ты уйдёшь к нему?
– Да.
– И ты тоже бросаешь меня...
– С ним я буде счастливее, извини.
– А что будет со мной?
– Не знаю, - ответил голос.
Не только борода Семёна была затянута инеем. Снег не таял уже в ложбинах морщин его измученного лица...
"Что взять с варваров? На землях дикарей даже публичная мужская нагота считается вещью постыдной. Они испытывают гнев при виде обнажённого человеческого тела, ибо не контролируют себя в собственной необузданности". Афиней Траянский. III век ветхой эры.
"Педофилия, самый благородный в истории человечества социальный институт, регулирующий любовные отношения взрослого мужчины и мальчика, по мере продвижения на восток и запад принимает всё более уродливые формы, превращаясь в насилие над самим ребёнком и глумление над его эрастом". Дарий Фессалийский. V век ветхой эры.
"Гражданин США греческого происхождения, Траян Константидис, занимавшийся в Санкт-Петербурге развратными действиями с незрелыми мальчиками, по возвращении на родину был арестован и приговорён к двадцати двум годам тюремного заключения без права досрочного освобождения". Джон Хоуп Дэвидсон. "The Vashington Post". XXI век ветхой эры.