Спасти Герострата
Шрифт:
— Что ж мне теперь: просто качаться на тренажёрах и ждать у моря погоды? — сдаваясь, рухнул на кровать Горишвили.
— Восстанавливайте здоровье и силы. Память может в любой момент вернуться. А мы ей поможем.
— Как? — безнадёжно скривился больной.
— Есть у нас тут один интересный приборчик, — усмехнулся врач. — Мем-рекордер называется. Процедура совершенно безвредная. Обещаю: больно не будет.
Уже выходя, Петров неожиданно обернулся и, закрывая дверь, бросил в лицо наглого красавца:
— Кстати, о личном. Раз уж вы утверждаете, что чувствуете себя хорошо и готовы к физическим нагрузкам, сиделка вам больше не нужна.
…Котэ задыхался: система регенерации не справлялась с повышенным потреблением кислорода. Бластер раскалился и жёг руку. Жёсткие листья сельвы, свисавшие огромными лопухами с гибких ветвей, хлестали по прозрачному шлему скафандра.
Яростно вереща, гориллы бесновались в густой, почти непроницаемой для света кроне, которая, казалось, единым куполом покрывала всю сельву.
Сорвав шлем, Котэ отбросил его в сторону и, выпустив из бластера смертоносный луч в мелькнувшее над головой волосатое тело гориллы, бездумно побежал дальше. Казалось, он бежит уже целую вечность. Сердце гулко било по рёбрам, словно птица, впервые попавшая в клетку. Спёртый, насыщенный испарениями воздух разрывал лёгкие.
Крупный плод просвистел в воздухе и сбил Котэ с ног. Почти не целясь, космонавт срезал лучом бластера злобно оскалившуюся волосатую тушу и, вскочив, бросился дальше. Только усилием воли Котэ держался правильного направления. Он знает, стоит лишь немного расслабиться, и коварная сельва заманит его в глубь, и, как обезумевшее от страха животное, он будет бегать по кругу, сам не замечая этого. Пот заливает глаза, и стрелка компаса на руке затуманилась. Котэ попытался протереть глаза и громко чертыхнулся: раскалённый бластер ожёг лоб. Рану тут же заливает едкий пот, и она начинает пульсировать нестерпимой болью. Котэ уже не чувствует ударов круглых мягких плодов, которыми бомбардируют бегущую жертву гориллы. Где-то глубоко, в самом дальнем участке мозга бьётся приказ: во что бы то ни стало вырваться из сельвы на равнину. Сейчас не важно, зачем. Лишь бы вырваться.
Сельва кончилась неожиданно. Яркий свет солнца ослепил Котэ, больно ударив по глазам. Направляющий огонёк приказа в мозгу погас, зажёгся другой. Котэ почувствовал себя машиной, выполняющей команды, одну за другой. Новый приказ — добраться до катера. Сзади нарастает рёв горилл. По земле они бегают плохо, но и человек уже почти выбился из сил. Сейчас Котэ волнует только одно: надолго ли хватит заряда бластера? Впереди виднеется гряда небольших холмов. Высокая трава цепляется за ноги, словно помогая преследователям. Но нет, им на своих коротких руконогах бежать ещё труднее. Вот и вершина холма. С неё, всего в двухстах метрах впереди, посреди чернеющего круга выжженной пламенем дюз земли, Котэ увидел сверкающий в лучах солнца металл катера и тут же, с маху, ткнулся лицом в жёсткую траву.
Когда он вскочил, сердце в груди замерло. Холм был окружён толпой горилл. Рядом лежала узловатая дубина вожака стаи, видимо, брошенная тем ему в ноги. Сам вожак — здоровенная, уже немолодая обезьяна, быстро жестикулируя, бесновался среди толпы волосатых тел. Обезьяна ли? Скорее, «недостающее звено» в земной истории человечества. Уже не обезьяна, но ещё и не человек. И тут Котэ пожалел, что выкинул шлем. В скафандре ему, может быть, удалось бы спасти свою жизнь. Прочную ткань гориллам не пробить заострёнными ветками, а шлем защитил бы от ударов голову. Хотя, долго ли бы он продержался в плену у аборигенов без пищи и воды? Убежать ещё раз из их поселения в сельве ему не дадут. Помощи ждать неоткуда. Он один на этой планете. Нет, сдаваться нельзя!
Котэ сбил лучом слишком близко подскочившую гориллу и, постоянно озираясь, отдыхал, восстанавливая силы. План его был прост: прорвать кольцо аборигенов, добраться до катера и немедленно стартовать к ожидающему его на орбите кораблю.
Внезапно, по знаку вожака, большая часть преследователей передвинулась и заняла позицию между холмом и катером. Вожак злобно скалил зубы, делая угрожающие жесты. Котэ понял, что совершил ошибку, не убив того сразу, как только увидел. Без вождя стая превратилась бы в неорганизованную толпу. Среди самцов немедленно началась бы борьба за власть, и всем стало бы не до убегающего чужака.
Гориллы тоже тяжело дышали. Они не привыкли бегать по равнине. По знаку вожака с десяток из них разбежались по сторонам в поисках камней. Котэ взял вожака на мушку. Но курок всего лишь сухо щёлкнул. Только теперь Котэ заметил, что индикатор заряда погас. Отбросив бесполезный бластер, космонавт одной рукой подхватил с земли корягу, а другой потянул из ножен десантный нож…
— Это всё, — сказал Петров, выключая плейер. — Далее пошли воспоминания, не относящиеся к его прошлому.
— Как это? — удивилась Маша. — Коля, что ты говоришь? Как может воспоминание не относиться к прошлому?
— Может, — хмуро ответил Петров. — И то, что мы с тобой сейчас видели, тоже вряд ли происходило на самом деле.
— Почему ты так думаешь?
— Память человека хранит не только то, что с ним произошло на самом деле, но и то, о чём он мечтал, что воображал, о чём читал или видел в кино, — Петров откинулся в кресле, подыскивая слова. — Память — это что-то вроде интернета, куда свалено всё без разбору: от детской считалки до жёсткой порнографии. На мой взгляд, не похож этот Горишвили на героя-десантника.
— Ты к нему несправедлив! — вспыхнула Маша. — Котэ — настоящий герой! Трус не отправился бы в полёт на маленькой неуправляемой капсуле. Сам же знаешь, мы обнаружили её совершенно случайно. Пройди наш разведзонд мимо капсулы на пару секунд раньше или позже, и она не попала бы в его объективы. И дальше Котэ ждало бы медленное, но неотвратимое падение на поверхность Юпитера…
— Не будем спорить, дорогая, — примирительно взмахнул рукой Николай. — Мы пока не знаем, что в действительности произошло с Горишвили, и как его спасательная капсула оказалась на орбите Юпитера.
— Я не понимаю, почему ты так к нему относишься? — продолжала возмущаться Маша. — Котэ рисковал жизнью! А ты ведёшь себя так, как будто он сам, специально, с какой-то непонятной преступной целью стёр все данные в компьютере, а заодно и собственную память.
— Успокойся! — не глядя на Машу, повысил голос и Николай. — Ни в чём я твоего «котика» не подозреваю. Я — врач, а не следователь. А вот любить и уважать мне его не за что. Я не падок на смазливую внешность, томные взгляды и сладкие речи.