Спасти Кремль
Шрифт:
Наконец, они двинулись в путь.
Луша легко поспевала за жилистым и неожиданно скорым на ногу Карлом Фридриховичем. Скоро они вышли на улицу, которая вся было запружена подводами. Везли раненых после большого сражения у Бородино. Они лежали и сидели на телегах. Лица их были измучены и покрыты пылью. Москвичи подавали раненым напиться, совали им в руки калачи и пироги. Луша загляделась на бледного красивого офицера с рукой на перевязи, который стоял, привалившись к задку телеги: места на подводах не хватало. Она робко улыбнулась ему. Ей очень захотелось помочь всем этим людям.
— Какая всё-таки гадкая штука эта война, — подумала Луша, вглядываясь в бесконечную вереницу подвод. — Ведь ещё несколько дней назад все эти солдаты были здоровы, полны сил и надежд.
Потом она с тревогой вспомнила о Русе. И, первый раз после своего появления в прошлом, она всерьёз подумала о том, что, в общем-то, с войны можно и не вернуться.
Ни в прошлое, ни в настоящее, ни в будущее.
Гениальные идеи
У Шрёдера Луше понравилось. Она мигом освоилась, и стала помогать старику по хозяйству. Немного прибралась в мастерской, там и ночевала, лёжа на «катке» — деревянном помосте для работы. Под катком валялись груды тряпок и обрезков материи. У окна стоял манекен. В углу за ширмой висели готовые пальто, сюртуки, жилеты.
Особенно интересно было разглядывать мундиры. Луша теребила выкладки из жёлтых шнуров и блестящие, нашитые в несколько рядов, пуговицы.
— Да-а, такие концертные костюмы нашим даже не снились, — думала она, вспоминая свою будущую танцевальную студию. — Только танцевать в них, наверное, жарковато.
— А это что? Как раз на меня! Ой, можно примерить? — спросила она, ухватившись обеими руками за тёмно-зелёный двубортный мундирчик с красными обшлагами.
Ответить было некому. Карл Фридрихович в мастерскую почти не спускался. Он проводил досуг в молчаливом размышлении и слушании различных музыкальных приспособлений, наполнявших его скромную квартирку во втором этаже.
Луша аккуратно отцепила бумажку с надписью и какими-то цифрами в углу.
— Хм, кадет Комаровский, — прочитала она вслух и хихикнула.
Девочка набросила мундирчик, и стала похожа на кареглазого щупленького кадетика.
— Красота! — Кадетик вытянул шею и повертел головой.
Сначала он жеманно крутился перед зеркалом, и закатывал глаза, точно девчонка. Потом нахмурился и постарался принять залихватский вид: выгнул грудь колесом и надул щёки. Наконец, отдал зеркалу честь и принялся маршировать туда-сюда, высоко задирая колени. Примерно так, как их учили на хореографии — дома, в далёком будущем.
Марш уже перешёл в танцевальный бег на месте, когда прозвучал дверной колокольчик. Запыхавшаяся Луша кинулась открывать, позабыв скинуть мундирчик.
На пороге стоял офицер в тёмно-синем мундире с малиновыми лацканами. Луша восхищённо уставилась на серебряные эполеты на его плечах. Пуговицы из белого металла, нашитые в два ряда, сияли как звёзды.
Офицер был строен, молод, безус и спрашивал господина Шрёдера, портного. На кадетский мундирчик он поглядел с интересом, улыбнулся снисходительно. Луша повела плечами, смутилась и отступила назад, пропуская посетителя.
Сильно хромая, офицер прошёл в дом. Луша предложила ему сесть и побежала наверх, за Шрёдером.
Поспешно спустившийся Карл Фридрихович церемонно поклонился:
— Здравствуйте, господин улан. Честь имею представиться — портной Карл Шрёдер. — Чем могу быть полезен?
Улан с видимым усилием приподнялся из кресла:
— Александр Александров, поручик литовского уланского полка.
— Сидите-сидите, я вижу, вы ранены?
Улан кивнул. Болезненно поморщившись, он снова опустился в кресло, вытянув вперёд больную ногу. На темно-синих рейтузах красовались малиновые двухрядные лампасы.
— Не прикажете ли чаю? — Карл Фридрихович повернулся к уставившейся на лампасы Луше, и мягко улыбаясь, сказал ей: — Дитя моё, мы ведь будем угощать господина офицера чаем?
Луша кивнула и убежала.
Когда она принесла чай, портной уже снял с офицера мерку: улан приехал в Москву прямо из армии, испросив себе короткий отпуск для того, чтобы заказать тёплую куртку.
— А что, господин улан, далеко ли Наполеон? Говорят, он идёт в Москву?
Улан отвечал, что в Москву врага не пустят.
Голос у него был нежный и мелодичный, а движения не по-мужски грациозны. Луша поглядывала на улана с недоумением. Если бы он не отрекомендовался мужским именем и не говорил о себе в мужском роде, Луша и не сомневалась бы, что перед ней молодая женщина, переодетая в мужское платье.
Луше этот маскарад казался чудным. Её, девочку из будущего, не могли обмануть ни брюки, ни коротко остриженные волосы. Как этого не замечают другие — вот что было удивительно!
— Верно, им такое и в голову не приходит. У них тут не принято, чтоб в мундирах и штанах тётеньки ходили… — размышляла Луша. — Ой, зря, иногда это так удобно!
И тут её осенило:
— Кстати! А ведь у милейшего Карла Фридриховича как раз есть такой… м-м-м, подходящий мундирчик!
Луша воодушевилась. Как ловко она всё придумала! Хватит ей сидеть без дела. Похоже, французы будут в Москве раньше Руси. И вообще, с чего она взяла, что он точно вернётся в Воронцово, и получит её послание. А тут такой шанс! Вперёд, труба зовёт!
Луша собрала со столика пустую чайную посуду, и едва сдерживая прыть, рысью помчалась на кухню.
— Мундирчик есть, а кадета в нём нет! Непорядок! — заявила она своему отражению, глядясь в чайную ложку, как в зеркальце. Отражение вытянулось, потом сплющилось, однако не возражало.
Распрощавшись с поручиком, Карл Фридрихович немедленно взялся за работу. Луша крутилась подле.
— А можно его на ночь убрать отсюда?
Шрёдер оторвался от кроя:
— Кого убрать?
— Этого. — Луша кивнула в сторону манекена и перешла на шёпот. — Ночью я его боюсь, Карл Фридрихович. Стоит — как живой.
— Он ведь без головы.
— А так ещё страшнее.
Луша поковыряла мизинцем плечо портновского манекена на полированной деревянной ножке.
— Днём-то он совсем не страшный, а вот ночью… Что это у него там внутри?… — И Луша замолчала, сосредоточенно ковыряя свой ночной кошмар.