Спасти Осень
Шрифт:
Цветок Жарса расцвёл как раз перед началом церемонии, и я успела вручить его вместе с подарком Ракха и Аника — потрясающе красивым ожерельем с голубыми топазами. Было видно, что украшение мужчины выбирали тщательно, и Элеоноре оно очень понравилось.
— Где вы отыскали его? — восхитилась сестра. — Голубые топазы у нас не продают!
— Просто мы знали, где искать, — хитро улыбнулся Аник, и Эли не стала уточнять.
— Я буду поливать его постоянно, а, когда даст новый побег, пересажу в просторный горшок, — повернувшись ко мне, сказала она.
— А если появится третий отросток — можно и в сад отправлять, — улыбнулась я. — Ты ведь всегда мечтала, чтобы жарсы росли под окнами.
— Ты помнишь, — прошептала она, и едва не расплакалась. — Прости. Спасибо, сестра. Непременно поговорим об этом вечером… Нет, утром.
— Именно, — улыбнулась я. — Потому что сейчас ты принадлежишь мужу, и вечером вам будет не до меня и не до цветов.
Элеонора покраснела, и в её глазах мелькнуло пронзительное выражение.
— Ты…
— Потом поговорим.
Кажется, она начала догадываться, что мы с Ракхом отнюдь не обычные жених и невеста. И, кажется, об этом вчера подумали абсолютно все гости. Аник уже сказал мне, что наш танец на всех произвёл сильное впечатление, и не потому, что мы многое себе позволили. Просто когда двое столь непохожих людей пытаются понять собственные чувства — это всегда магия. К тому же Ракх, почему-то снявший повязку, так её и не надевал больше. Когда я отважилась спросить его, почему он не закрывает тёмное око, мужчина только покачал головой:
— Потом, Роза.
Но ни вечером, когда мы провожали невесту в дом жениха, ни по возвращении мужчина не завёл важный разговор. Я прекрасно видела, что его что-то беспокоит, и сама была как на иголках. А тут ещё родители позвали в библиотеку — что-то мне хотели сказать.
По правде, мне не хотелось с ними разговаривать. После торжества я чувствовала себя в доме чужой. С человеком, которого считаешь родным, хочется многим поделиться, но, даже после всех моих рассказов, мне не показывали дом и сад, не предлагали поглядеть лошадей, не доверяли остаться с маленькими двоюродными племянниками. Да, нас приняли, но я окончательно уверилась в том, что приехала зря. Даже Элеонора — и та вскоре забудет. Что ей печальное прошлое, когда впереди было счастье с любимым?
— Итак, в чём дело? — спросила я, заходя в библиотеку.
Отец предложил мне сесть в кресло, они с мамой устроились на диване напротив. Некстати мелькнула мысль, что библиотека очень похожа на нашу прежнюю — светлая благодаря широким эркерам, с мягкими коврами на полу, и зелёными, с золотой вышивкой, шторами. Здесь всё говорило о том, что эту комнату любят — хаотично расставленные мягкие кресла, и подушки, что были удобно разложены на диване, и лежащие на столах открытые книги. Это была комната семьи, в которой все счастливы, и мне снова стало тоскливо на сердце. За то небольшое время, что мы провели вместе, я окончательно избавилась от гнева, да и мать с отцом, кажется, поняли, что не стоит в который раз напоминать мне о трудном родительском долге и непростом выборе, что перед ними стоял… Но я оказалась совершенно не готова к тому, что отец достанет из кармана праздничного сюртука какую-то бархатную коробочку.
— Вот, Рози. Это мы хранили для тебя. Бабушка так велела. Возьми, пожалуйста.
В коробочке лежал широкий золотой браслет с изумрудами — тяжёлый, но не громоздкий, явно старинный.
— Это фамильная драгоценность, дочка, — сказала мама, и я вскинула глаза. — Мы надеялись, что ты не откажешься… Мы хотели… Кэдри! Ну, что ты молчишь?..
— Розана, прости нас, — тихо сказал отец. — Если сможешь.
— Мы сожалеем обо всей боли, что причинили тебе! — взволнованно произнесла мама. — Но ты же понимаешь, что, прими мы иное решение, погибли бы все! А так живы твои братья и сестра, жива ты. И у каждого из вас есть любовь, семья…
— Ты можешь остаться, если хочешь, — не дав мне опомниться, сказал отец.
Было трудно сосредоточиться на происходящем, и я надела браслет на руку, как бы давая понять, что не откажусь от памяти о своём роде.
— А Ракх?
— И Ракх тоже, но только в том случае, если он готов взять тебя в жёны по нашим обычаям.
— А что Аник?
— Если он стал тебе как брат, пусть тоже остаётся.
У меня вздрогнуло глубоко в сердце.
— Прости нас, Розана, — повторила мама. — Пожалуйста. Мы должны были найти выход… Мы были обязаны защитить тебя… Но не справились. И все те жестокие слова были несправедливы, ведь ты ни в чём не виновата. Если бы только я могла изменить прошлое…
Я словно опустилась в густо-синий омут печали. Это было глубокое, тихое озеро, где мне не нужно было дышать. Я просто плыла и знала, что никогда не поднимусь к небу. Мне было уже не больно, но по-прежнему трудно, хотя оковы прошлого медленно разжались.
— Я вас прощаю, — тихо сказала я, проталкивая ком в горле. — Понимаю, всем нам было тяжело, но прошлого не изменишь.
Я отёрла всего две капли со щёк, и поглядела на свою руку: вот она, добрая память от бабушки.
— Что скажешь, Рози? — спросила мама. — Насчёт того, чтобы остаться в Мальве? Вы можете пожить некоторое время у нас, а потом мы сообща построим вам дом…
— Я должна посоветоваться с Ракхом.
— Хорошо, но ты знай: что бы вы ни решили, мы постараемся вас поддержать.
Я не знала, что ещё сказать им, и только кивнула. Потом, уже на пороге, развернулась — и подошла обнять маму. Даже сжала руку отца, и он смущённо откашлялся. Многовато между нами было обид для столь скорого воссоединения…
— Пойду.
— Иди, — прошептала мама.
Остаться. Узнать их заново. Измениться? Я забежала в комнату без стука, и едва не сшибла с ног Ракха, собирающего вещи.
— В чём дело, Роза? — удивлённо спросил он.
— Ты не поверишь: нам предложили остаться! Тебе и мне, и даже Анику! Здесь, в доме! То есть пожить. А потом где-нибудь найти местечко — и дом свой построить! Ничего себе, да? А ещё родители попросили у меня прощения, и сказали про бабушку, и отдали её подарок…
Ракх трудно улыбнулся.
— Замечательно, что они всё-таки признали свои ошибки, хотя ситуация действительно была сложная.
И он принялся напряжённо укладывать одну за другой склянки.