Спасти Отчизну! «Мировой пожар в крови»
Шрифт:
— Союзники нам помогут!
Слова Пилсудского прозвучали заклинанием для него самого, именно они за последние дни овладели не только его душой, но и всеми добрыми поляками, впавшими в безнадежное отчаяние. В этом была их последняя надежда.
— Они помогут! Матка Бозка Ченстоховска!
ГЛАВА ВТОРАЯ
И в процессе представленья…
(12 августа 1920 года)
Москва
—
— Они успеют провести заблаговременно?! Я вас тут правильно понял, Борис Михайлович?!
Троцкий сверкнул стеклами пенсне, по своей привычке и горячности перебив начальника Полевого штаба РККА Шапошникова. Тот взглянул в ответ так, что Льву Давыдовичу сразу же показалось, что над его вопросом усмехнулись, — слишком выразительным был в тот момент взгляд бывшего офицера Российского Генерального штаба. Немое превосходство еще больше разгорячило наркома по военным и морским делам Советской республики.
— Нет, Лев Давыдович. — Шапошников отвечал спокойно, и этот тон не дал выплеснуться ярости предреввоенсовета. — На проведение мобилизации они затратят не менее четырех-шести недель. Но все дело в том, что боевые действия сибиряки и казаки могут начать незамедлительно.
— Как? Не дожидаясь окончания мобилизации? — Троцкий был удивлен, если не ошарашен. — С чего вы так решили?
— Стрелковые бригады Сибирской армии полностью укомплектованы по нормам военного времени, с большим излишком офицерского состава. Их запасные батальоны имеют более чем тройной комплект офицеров и унтер-офицеров. Казачьи части первой очереди всегда боеготовы.
— Вы хотите сказать…
Троцкий осекся, мозг сразу лихорадочно заработал, увязывая концы с концами. Через минуту лицо прояснилось, нарком пришел к определенному, обоснованному выводу:
— Как я понимаю, товарищ Шапошников, сибиряки могут начать войну именно этими кадровыми бригадами и казаками и не ждать, пока в тылу на их основе развертываются резервные дивизии из запасных батальонов, мобилизованных и излишков офицеров. Ведь так?!
— Так точно, товарищ Троцкий, — бывший генштабист посмотрел на наркома с нескрываемым уважением. За долгие месяцы работы он научился ценить его быстрое мышление и почти мгновенное понимание сложившейся ситуации.
— Офицерья много, девать некуда, — задумчиво пробормотал Троцкий и быстро прошелся по кабинету. Остановился напротив Шапошникова, жестом запретив тому встать со стула. Нарком напряженно размышлял:
— Генерал Арчегов обещал выехать в Москву уже завтра. Две недели займет у него дорога. — После долгой паузы Лев Давыдович заговорил без признаков даже малейшей горячности: — И будет ясно, для чего они проводят эти военные приготовления и когда намерены ими воспользоваться!
— Я думаю, товарищ Троцкий, что имеем дело с подобными майским событиям…
— Оставьте, Борис Михайлович, — невежливо перебил военного нарком — так он делал постоянно, показывая им место. Ибо войну вершат политики, а не те, кто мнит себя полководцем.
— В одну и ту
Пауза затянулась надолго — Троцкий закурил, Шапошников терпеливо сносил ползущий по кабинету дым, молча — выкладывать свои соображения было нельзя. Только ожидать того момента, пока сам председатель РВС не спросит его мнения.
— Слишком нарочитая демонстрация тогда имела место, откровенная, в глаза бьющая! Вы не находите?
— Так точно, товарищ Троцкий! Обстрелы велись постоянно и разведка аэропланами.
— То-то и оно. А почему скрытничают? Дивизии расформировали по нашему требованию, а взамен бригады готовят?
Борис Михайлович промолчал — вопрос был слишком риторическим, казалось, что нарком задает его сам себе. А Троцкий, дернув себя за бородку, быстро прошелся по кабинету.
— Военный министр поедет сюда на переговоры. «Дружбу» выказывать? Мы на Висле, а их войска тайком стягиваются к границе?! И нам в спину могут хоть завтра ударить? Нет, я с ним поговорю по приезде, потерплю уж две недели. Хотя бестия этот генерал, право слово. Тут что-то другое…
Троцкий с минуту предавался самым мучительным размышлениям, но неожиданно его лицо прояснилось, и председатель РВС Республики, не попрощавшись, по своему обыкновению, стремительно вышел из кабинета.
Черемхово
— Прошло восемь месяцев, а как все здесь изменилось! Впрочем, как и везде. Надо же… — Генерал Арчегов пристально посмотрел на приземистые станционные здания. Военный министр тяжело вздохнул и уселся за стол, продолжая смотреть в вагонное окно.
Действительно, изменилось — видно, если народ захочет чего-либо добиться, то он это сделает. «Спокойствие и порядок» оказалось не пустой декларацией, а весьма достижимой целью. Хотя способы достижения…
Перед глазами генерала промелькнуло окровавленное снежное покрывало, темная кайма отвалов из угольных шахт, похожих на маленькие курганы — «Черемховская бойня» оставила на его сердце незаживший рубец. Нет, он отнюдь не сочувствовал тем сотням убитых, что легли под пулями и штыками маньчжурцев. Именно здесь он впервые с пронзительностью понял, что такое революция, в том первом, самом разнузданном виде, первобытном — в котором началась.
Здесь, в этом городке, время будто замерло в октябре семнадцатого, а потом бешено пошло вперед с первого дня года двадцатого. Почему так произошло в «царстве победившего пролетариата», Константин Иванович отнюдь не сразу разобрался, только прочитав сотни документов и опросив десятки живых свидетелей, осознал со всей горечью, какая же она была на самом деле, эта пролетарская революция.
Уже в ноябре 1917 года черемховские шахтеры дружно решили, что теперь пришла их власть, «рабочая», а потому нужно жить так, чтоб губы в табаке, — трудись поменьше, получай побольше, и желательно совсем не вкалывать до обильного пота «гегемону». И цены на уголь моментально взлетели до небес, опрокинув расчеты рентабельности.