Спасти посольство
Шрифт:
— Готовьте полосу! — угрюмо приказал Старков. И по рации передал Копытину: — У тебя целы три колеса: одно слева и два справа!
— Вполне достаточно! — сквозь зубы ответил командир и был прав, потому что зависнуть в воздухе он не мог. — Делаю второй круг и сажусь!
— С богом! — сказал Старков, хотя за такую фразу его вполне могли исключить из партии и уволить из армии. Но сейчас он говорил не для дела, а для души, потому был искренен.
К полосе подъезжали пожарные машины и две «санитарки».
В полете самое опасное — посадка. Статистике авиационных катастроф известны немногочисленные случаи аварий на взлете, единичные факты столкновений в воздухе, но
А факты посадки перегруженного транспортника на колесные диски неизвестны ни теоретикам, ни практикам. Сейчас командиру эскадрильи подполковнику Копытину предстояло либо вписать новую страницу в историю мировой авиации, либо трагически подтвердить, что такое невозможно. Причем в отличие от многочисленных болтунов, размножающихся в геометрической прогрессии и вписывающих что угодно и куда угодно, сделать это предстояло не чернилами на бумаге, которая все стерпит, и не брошенными на ветер словами, а громадным Илом с двумя сотнями человеческих жизней в фюзеляже. Тут не соврешь, не слукавишь, не подтасуешь… Здесь проходит только чистая правда!
Сорокашестиметровый самолет завершил второй круг, и его пятидесятиметровые крылья снова нависли над холодной и равнодушной ВПП. Снова навалился оглушающий рев четырех двигателей, а голые колесные диски нацелились на полосу, как костыли прыгнувшего с парашютом инвалида. Вот они в трех метрах от бетона, в двух, в метре, в пятидесяти сантиметрах, в десяти, пяти, и вот тот самый последний дюйм!
Колесные диски коснулись бетона и понеслись по нему, высекая снопы искр. Из пожарных машин ударили струи воды, от раскалившихся дисков повалил пар, стоявшим в отдалении наблюдателям показалось, что начался пожар… Но ничего подобного не произошло: с ревом и скрежетом самолет пробежал по полосе и остановился в конце. Рев двигателей смолк, и наступила оглушительная тишина, в которой слышались только шипение раскаленных дисков и какое-то потрескивание.
К самолету неслись машины с офицерами, но люки не открывались: экипаж не мог прийти в себя от этой невероятной посадки.
— Это просто фантастика, командир! — воскликнул второй пилот. — Я не помню такого мягкого приземления. Да еще без резины!
— Ты молодой, Коля, а я еще и не так умею! — отшутился Копытин и включил открытие рампы. Его била мелкая дрожь. Он сделал то, что до него не делал никто. Сделал невероятное: когда специалисты изучили показания приборов, то оказалось, что датчики не зафиксировали момента касания земли! Объяснить такой феномен никто не смог, а у самого Копытина если и были какие-то соображения по этому поводу, то он их высказывать не стал.
Спускаясь с трапа, командир нагнулся и поцеловал холодный борт лайнера.
— Спасибо, браток…
Внизу он сразу попал в объятия Золотова, потом его прижал к могучей груди Старков.
— Ты знаешь, что ты сделал? — спросил полковник, крепко хлопая его по спине. — Ты же невозможное сделал! У тебя три колеса целых!
В это время раздался звук, похожий на приглушенный выстрел.
— Два! — поправился Старков. — Два колеса осталось!
Тем временем «Ил», как огромный кит, исторгал проглоченных людей, они заполняли площадку вокруг самолета и, еще не оправившись от всего пережитого, с ужасом рассматривали разорванные колеса. Многие даже обычно невозмутимые азиаты плакали, мужья обнимались с женами, да и чужие люди в поисках утешения обнимали друг друга.
— Надо стресс снять, я уже распорядился, — Старков кивнул в сторону, где прямо на траве солдаты расстелили брезент и заставляли его водкой и нехитрой закуской.
Санитарные машины с ранеными уехали, уцелевшие люди подтягивались к импровизированному столу. Подошел Мельник, молча обнялся с Золотовым, долго жал руку Копытину.
— Здорово! — от души сказал он. — Я никогда не видел такого взлета! И такой посадки не видел!
Заметно было, что майор не в своей тарелке. Его товарищи вернулись на своих бортах, с невредимыми экипажами и со спасенными людьми, а он… Самолет сгорел, двое раненых, да его самого пришлось спасать… Но ведь он ни в чем не виноват! Просто злые руки войны выбросили карты таким образом… Но от этого не легче…
— Товарищ полковник, — обратился он к Старкову. — Там старший десанта остался. И еще люди… Надо бы самолет за ними послать.
— Да знаем мы эту ситуацию, знаем! Но это не мой уровень компетенции! В Москву доложили, там ищут решение проблемы… А мы и вы свое дело сделали, поэтому прошу к столу, отметим ваше возвращение!
По большому счету, он был прав. Да и по любому другому — тоже.
Аэропорт Баграм. День
«Ан-32» «Красного Креста» выполнял свою прямую функцию: первым в него занесли раненого Матвеева. Акимов показал, как правильно закрепить носилки, потом, основательно войдя в роль пилота, рассадил остальных, сообразно своему видению центровки самолета. Сел за штурвал и запустил двигатель. Вырулил на полосу и, не останавливаясь, начал разбег. Все, находящиеся за спиной капитана, не отрываясь, напряжённо смотрели в сторону пилотской кабины.
— Вот какой у меня заместитель, — проговорил Матвеев. Он старался держаться бодро, хотя это плохо получалось.
— Да, удивил он нас всех, удивил! — покрутил головой Ветров. — Мы летающая пехота, а оказывается, среди нас есть и летающие летчики! Ну, дает, капитан!
Справа взметнулся черный фонтан разрыва. С небольшим, видимо от неожиданности, запозданием, опять начался артобстрел. Только «Ан-32» не «Ил-76» — и разбег у него короче, и попасть гораздо сложнее. Тем более, что местные артиллеристы-самоучки и в Илы-то не очень метко попадали. Как бы то ни было, но несколько снарядов разорвались сзади, а самолёт уже успел взлететь и уверенно набирал высоту. В салоне раздались аплодисменты.
— Куда летим? — спросил Ветров, заходя в кабину.
— Боюсь, до Какайды не дотяну, — сквозь зубы проговорил Акимов. — Да и хватит ли горючего, не знаю. К тому же идем без регистрации, могут сбить на границе…
Лицо его было покрыто потом, даже рубашка на спине была насквозь мокрой.
— Попробуем в Мазари-Шариф. — Капитан показал глазами на закреплённую в специальном зажиме карту. — А там до узбекского Хайратона рукой подать…
Чувствовалось, что им владеет сильнейшее напряжение, руки на штурвале подрагивали, но самолёт он пилотировал уверенно. Теорию подзабыть можно, а вот навыки — если они выработаны, остаются на всю жизнь!