Спасти Советский Союз
Шрифт:
Но ведь были и хорошие времена. Были великие стройки первых пятилеток, победа над фашизмом, первый спутник и наш человек в космосе. Новые квартиры для людей, спокойная и вполне достойная жизнь, Олимпийские игры в Москве. Ведь было счастливое детство и хорошие школы, лучшее в мире образование, много институтов, передовая медицина – и все бесплатно. Почему же люди отвернулись и позволили мне умереть? Почему?
От переживаний и множества вопросов, на которые я не находил ответов, у меня разболелась голова. Я прилег на облако и заснул. Прикорнув на большом белом облаке, я плыл в дальние края. Мне снились добрые сны, которые пришли из теплых воспоминаний моих лучших лет. Там было много сияющих лиц, пионерские горны, теплое море, пионерский лагерь Артек, линейка на закате солнца, зеленые кипарисы. Сияющие улыбки и горящие глаза. Теплый морской бриз развевает большой стяг на флагштоке. Светило незаметно уходит с небосклона, заливая золотом берег. Солнце садится все ниже и ниже, оставляя после себя неповторимый розовый закат, воспоминания о котором останутся на всю жизнь.
Глава одиннадцатая.
Вдруг резкий порыв ветра сорвал меня с облака, и я кубарем полетел вниз. С перепуга открыл глаза – меня несло прямо на большой курган. Собрав все силы, я извернулся и взлетел в небо. Что это было? Мне было страшно от резкого падения и неприятно, что не досмотрел такой хороший сон. Меня мотало из стороны в сторону. Ветер рвал то в одну сторону, то в другую. Наконец все успокоилось, и я опять присел на край облака.
Темные тучи постепенно разошлись, и передо мной открылась огромная степь, которую прорезали широкими изгибами серо-голубые лиманы. Над золотистыми нивами играючи носился легкий ветерок, наклоняя налитые солнцем тяжелые колосья. Земля дарила богатый урожай труженикам, которые денно и нощно работали на этих полях.
А вот и старое украинское село, люди ложатся спать, чтобы утром выйти в поле и собрать долгожданный урожай. Я плыву над домами, затухают последние огоньки в окнах. Наступает тишина, а на черном небе одна за другой появляются звезды, и скоро весь небосклон будет утыкан холодными неоновыми точками, создавая неповторимый колорит украинской ночи.
Я услышал какой-то шелест и посмотрел в ту сторону. Еле заметное свечение привлекло мое внимание. Стараясь не шуметь, я подлетел ближе и внимательно присмотрелся. Но тут ветер опять сорвал меня с места и бросил прямо на светящее пятно. Я не успел опомниться, как врезался во что-то воздушное и непонятное.
– Сударь, надо быть аккуратней! – раздался у меня за спиной чей-то голос.
– Извините, это ветер. – Я обернулся и обомлел. Передо мной стоял дух того профессора, которого я видел в Смольном. – Извините меня, пожалуйста. Я не хотел доставить вам неудобство.
Незнакомец посмотрел на меня внимательно, снял очки, не спеша протер стекла и опять надел.
– А что Вы, сударь, здесь делаете?
Я растерялся.
– Видите ли, я умер.
– Ты умер? – Профессор не верил своим глазам. – Как такое могло случиться?
– Да умер, просто умер.
– Этого не может быть! – Человек в очках был страшно потрясен. – Ты погиб во время войны?
– Нет, – растерянно ответил я. – Моя смерть наступила не от войны и голода, не от врагов и завистников. Все произошло из-за алчности князьков и равнодушия народа. Ему было не до меня. Он смотрел на мои предсмертные судороги и спокойно шел дальше, оставляя меня в прошлом.
Профессор покачал головой.
– Так и знал, что все закончится плачевно. Когда-то я родился здесь, вон там был мой дом. Отец был крупный помещик, жили мы в достатке, но, выходя за ворота, видел, как живут остальные. Да мне повезло, я попал в круг избранных, а как всем остальным приходиться в этой тяжелой жизни, где каждый день нужно бороться за выживание? Такая несправедливость не давала мне покоя. Отец поначалу хотел, чтобы я унаследовал все его хозяйство, но мне не нужно было ничего. В душе страшно коробило, то, что у одних есть все, а другие еле сводят концы с концами. После окончания учебы в Николаеве познакомился с подпольщиками. На них меня вывела одна девушка, не знаю чем, но я ей, видимо, понравился. Тогда понял, что революция – это мое. Ее звали Александра Соколовская, мы с ней организовали Южнорусский рабочий союз. Мне было всего семнадцать. Но в наших рядах оказался предатель, и вскоре всех арестовали. Нас с Александрой сослали в Сибирь, прямо в поезде она родила мне дочь Нину, а в тюрьме и вторую – Зину. Так в двадцать лет я оказался женат, и у меня на руках оказалось двое детей. В тюрьме много писал, а часть статей отправлял за границу. Одна из них попала к Ленину. Он заинтересовался и пригласил к себе. Партийные товарищи собрали деньги на побег, предоставили новый паспорт и билет до Женевы. В тюрьме, меня поразил старший надсмотрщик – жесткий, твердый, решительный, его боялись все заключенные, охранники, даже начальник тюрьмы – и тот боялся. Вот каким надо быть, думал я тогда. Железной рукой он держал такой порядок, что тюрьма стала образцовой. Его фамилия была Троцкий. На тот момент это был мой кумир. И когда бежал из тюрьмы, то собственноручно записал в паспорт свою новую фамилию – Троцкий. Теперь все друзья знали меня именно по этой фамилии. В Швейцарии познакомился с Лениным. Этот человек произвел на меня сильное впечатление – умный, образованный, знал пять языков, работоспособность просто ошеломляющая. Мы много говорили о судьбе народа, о революции и будущем. Потом поехал в Париж. Там познакомился с Натальей Седовой, красивой изысканной девушкой, очень образованной и умной. Париж, Париж! – романтически вдохнул профессор. – Я влюбился и вскоре женился на новой избраннице. Александра узнала об этом, я сам ей написал, но мы остались друзьями на всю жизнь. В девятьсот пятом вернулся в Петербург. Рабочие выходили на демонстрации, выдвигая только экономические требования, но власть ответила насилием, и тогда вспыхнуло восстание. Поднялась Выборгская сторона, остановились практически все заводы, рабочие вооружались и захватывали все новые и новые районы. Мы требовали перемен. По приказу Николая Второго в город были стянуты войска, и восстание было жестоко подавлено. Меня снова арестовали, судили и отправили в Сибирь на вечное поселение. Помню, как ехал в теплушке в далекую тайгу, где мне предстояло провести всю жизнь. Тоска заливала душу, но потом решил про себя – нет, я не сдамся. И через некоторое время бежал с этапа. Потом было много событий. Работа за границей, Февральская буржуазная революция, которая переросла в Октябрьский переворот. Гражданская война. Это было мое время. Мне дали свободу действий. Я делал все, что бы спасти тебя. Было трудно, но это меня только подхлестывало. Тогда Красная армия разбила всех твоих врагов. Ты выжил и стал еще сильней. Но пока я мотался по фронтам Гражданской войны, в Москве создавался партийный аппарат, который возглавлял Сталин. К моему стыду, не придал этому значения. Все старые большевики знали, что Сталин фигура несерьезная. Но как же мы ошибались! Я допустил много ошибок и переоценил свои возможности. Сталин поставил везде своих людей и осторожно, незаметно вытеснял меня со всех позиций. После смерти Ленина он объединился с Каменевым и Зиновьевым. Меня стали обвинять в бонопартизме. Ну что об этом говорить? Пошла драка за власть. Я оказался не лучший мастер в таких делах. Воевать на фронтах моя стихия, решать сложные задачи умел, а вот подковерных играх оказался слаб. А победителей не судят. В двадцать седьмом меня исключили из партии и выслали из страны. И знаешь, куда меня депортировали? В Константинополь. Представляешь, в это гнездо всей белогвардейской эмиграции, и заранее сообщили об этом всему миру. Можешь представить, что меня там ждало?
– И что же было дальше? – живо поинтересовался я.
– Ох. – Троцкий опять снял очки и протер линзы. – Все почему-то обошлось. Бывшие белогвардейцы меня не тронули, сам не знаю, почему. Ведь я был их кровный враг.
Я посмотрел на Троцкого. Его глаза потухли, и было понятно, что все последующие годы прошли в тяжелых страданиях.
– Скажи, а ты был способен меня спасти?
– Не знаю. В тяжелые моменты делал все, что было в моих силах. Но мне мешала завышенная самооценка и неумение правильно оценивать противников в мирное время. После Гражданской войны у нас была самая мощная в мире армия. Но в мирное время содержать ее разоренной стране было трудно. Я хотел часть армии направить на трудовой фронт и создать так называемый военный коммунизм, но армия, созданная для войны, в мирных условиях оказалась мало эффективной для экономики. Поэтому и пришлось переходить на НЭП. Мог ли я спасти тебя? Наверное, мог. Но мы с Лениным поняли свои главные ошибки. Мы учились у Маркса. А он говорил, что социализм может победить только в высокоиндустриальной стране. Мы поторопили события и решили, что можно совершить революцию, и новая эпоха придет сама собой. Россия была аграрной страной, и здесь законы Маркса не действовали. Поняв это, Ленин отодвинул построение социализма на долгие годы вперед. Выступая на фронтах, я призывал людей воевать за новое светлое общество, и они мне верили. Но когда красноармейцы вернулись домой, увидели разруху, нищету и опять набирающую силу коммерсантов, в то время как заводы и фабрики останавливались, а рабочие голодали. И ради такого будущего они воевали? Получается, я их обманывал. Но понимал другое, что нужна сверхбыстрая индустриализация страны, иначе социализм мы еще долго не построим. Я даже знал, что нужно делать, у меня в голове созрел план развития страны на десять лет вперед…
– Лев, так все-таки, скажи, ты мог спасти меня?
Троцкий задумался.
– Не знаю, я привык работать в экстремальных условиях, возможно, смог, но чтобы тебя спасти, нужно было знать причину твоей болезни. Все-таки не до конца ее понял. Одно могу сказать: при мне фашисты просто не напали бы на тебя, и таких страшных потерь у народа не было бы. Это я знаю точно.
Дух Троцкого опять поплыл над родным селением. На его мужественном лице появились темные пятна боли – здесь после Гражданской войны жили его дети – Нина и Зина, их воспитывали бабушка и дедушка, родители Льва. В этом селении часто бывала его друг и мать дочерей Александра Соколовская. В тридцать седьмом году обеих дочерей арестовало НКВД – ни за что, просто потому, что это были дети Троцкого. Первую жену арестовывали несколько раз, всю жизнь она, старый революционер, моталась по ссылкам и тюрьмам советской власти, но и этого оказалось мало. В тридцать седьмом в возрасте шестидесяти шести лет ее расстреляли. За что? Только за то, что она была женой Троцкого.
Я смотрел, как удаляется от меня дух этого великого революционера, которому советская власть должна была ставить памятники за спасение. А как она обошлась со своим героем? С глубокой тоской провожал Троцкого, который не стал делиться со мной своей болью и страданиями. Он отошел в сторону, чтобы не портить мне и без того не лучшее настроение. «Как он все-таки одинок», – подумал я и, поднявшись в небо, присел на край облачка и поплыл дальше.
Глава двенадцатая. Зерно, золото для капиталистов
От долгих бесед устал и опять уснул. Мне приснились события начала тридцатых годов. Я иду по поволжской деревне, везде слышны крики мужчин, стоны женщин и плач детей. Люди в кожаных тужурках въезжают на подводе в очередной двор, соскакивают с телеги и начинают перерывать все. Ломают дверь амбара, врываются в дом. Интересно, что они делают? Подхожу ближе. Вот один из прибывших хватает одной рукой за грудки мужчину средних лет, отца семейства, а другой машет перед его лицом наганом.
– Где зерно? А ну говори!
Перепуганный хозяин дома машет головой.
– Нет у меня зерна! Нет!
Но человек в тужурке не успокаивается.
– Где зерно? – И приставляет наган к виску крестьянина.
– Нет, нет у нас зерна!
– Хорошо. А вот если найдем, тогда узнаешь, что с тобой будет.
Он отшвыривает хозяина дома и начинает рыться по всем углам. Где-то в сене натыкается по полмешка зерна.
– А это что?
Мужчина бросается на мешок.
– Не дам, это мое! Детям есть нечего! Они же с голоду помрут!