Спец
Шрифт:
— Я люблю ее, — продолжал Олег. — Я готов ей простить все. Так что мы остаемся жить вместе, а со временем мы это все забудем, да и ты тоже. Она сама все решила, окончательно. Можешь ей позвонить, спросить. Меня рядом с ней нет, и она скажет все то, что думает. Но это в последний раз. А потом сотри ее номер из телефона, чтобы он не поминал тебе о ней. Так тебе будет легче ее забыть.
Пока Олег говорил, Виталий набирал знакомый номер.
Он, конечно, понимал, что происходит, он и ждал чего-то подобного, предполагая, что ее родители их в покое
Ее номер долго не отвечал.
— Алло! Это правда? — упавшим голосом спросил Виталий, когда она все же решилась взять трубку и сказать ему то, что велел ненавистный муж.
Телефон выскользнул из его руки и упал на стол, опрокинул чашку, и кофе черным бесформенным пятном растекся по белой скатерти.
Солнце вышло из-за горизонта и поднялось уже достаточно высоко, когда Виталий очнулся от полузабытья и долго лежал, не открывая глаз.
Накануне вечером он приехал на их место, на озере, разложил задние сиденья джипа и залез под одеяло, укрывшись с головой, и лежал так, не шевелясь до самого утра. Спал он или нет, точно он не знал, наверное, все же спал.
Глаза открывать не хотелось, не хотелось ничего видеть, ни потолок машины, ни солнечный свет, ни озеро за окном, вообще ничего. Он лежал и думал, что ему вновь придется учиться жить без нее, прошлый раз у него это плохо получилось. Надо было жить, надо было начинать сегодняшний день, но для начала нужно было хотя бы открыть глаза.
Он сделал над собой усилие, разлепил веки и тут же закрыл их.
Противно! Противно было видеть этот мир. Весь мир сейчас был ему не нужен и неприятен.
«Ночью было лучше», — думал он. — «Не было хотя бы света. В темноте легче прятаться от собственных мыслей».
Он вновь открыл глаза и уже не закрывал их, стараясь привыкнуть к солнечному свету, к этому новому для него миру.
Это были глаза наполовину Бандеры, наполовину Виталия, а может быть, это были глаза уже какого-то другого, третьего человека. В эту ночь он как бы умер и теперь постепенно возвращался к жизни. Но кем? Этого он пока и сам не знал. Он приподнялся на локтях и посмотрел в окно.
За ночь выпал снег, легкий и несмелый. Он едва коснулся земли, как школьник первый раз с замиранием сердца касается еще не сформировавшейся груди своей одноклассницы.
Но это преображение окружающего пейзажа не вызвало в душе Виталия никаких эмоций. Он просто сильнее прищурился от яркости новоявленной белизны и отметил про себя, просто констатируя факт: «Снег выпал».
Он убрал локти и рухнул на спину, посмотрел на потолок джипа и подумал: «Надо жить».
Порывшись где-то под одеялом, он извлек оттуда телефон и включил его.
Телефон, найдя сеть, радостно и приветливо пискнул.
Виталий набрал номер Толстого и поднес аппарат к уху.
— Толстый. Как дела? — бесцветным голосом проговорил он в трубку, когда ему ответили.
Толстый что-то говорил, он слушал и задавал вопросы.
— Когда?… С кем?… Угу… Деньги есть, Толстый?
В ответ на этот вопрос Толстый начал жаловаться ему на жизнь, чего и следовало от него ожидать. Что обычным людям хорошо — то Толстому смерть.
— Понятно… — тем же бесцветным голосом сказал Виталий. — Ладно, не ной… Позвони-ка Красному. Он там не забыл про нас? Угу… Перезвонишь мне.
Как только Виталий закончил разговор с Толстым и опустил телефон, раздался звонок.
Это звонила его мать.
— Да, мам! Да, я… в командировку уезжал… Ну, я выключал телефон, он там не берет… Ну, я приеду, объясню тебе сейчас все… Угу…
Ну, вот и начался день.
После того, как он поговорил с Толстым, с матерью, ему немного полегчало. Он собрался с силами, поднялся и начал одеваться. Через полчаса он уже был у матери.
Они сидели в тесной кухоньке за маленьким столиком друг напротив друга.
Виталий рассказал ей все, ничего не скрывая, не утаивая, не приукрашивая и не замалчивая. Так поступаем мы, сыновья, здоровые, сильные и гордые мужики, забываем о матерях, когда нам хорошо, тепло и благополучно. Бывает даже позвонить недосуг, хотя знаем, как они ждут этих редких звонков, сидя в тесных, давно не ремонтированных хрущевках, и как с гордостью показывают соседям фотографии своих успешных и не очень сыновей. А потом, когда груз проблем и переживаний становится слишком тяжел для наших широких, сильных мужских плеч, когда от неопытности или еще от чего мы заходим в тупик семейных или любовных отношений, приходим к ним, к нашим матерям и перекладываем этот груз накопившихся проблем на их плечи, спрашиваем их совета.
И они сидят вот так, как сидит сейчас мать Виталия, за маленьким столиком и, подложив ладошку под морщинистую щеку, с любовью смотрит на сыночка и слушает, как он изливает ей свои проблемы, и переживает за него, пытается найти выход.
— Ну вот и все, — сказал Виталий, закончив свой рассказ. — Что делать дальше… не знаю. Позвонила тогда — позвонит и еще. Она не сможет, я знаю это. Она действительно любит меня… И я не смогу не придти к ней, если позовет… Это выше меня… А она позовет…
Мать внимательно посмотрела в глаза сыну, она отлично его понимала и переживала за него, боялась самого страшного.
— А если этот придурок тебя грохнет где-нибудь? Он будет стоять до последнего, Виталик! Может пойти на все!
— Может, так оно и лучше будет, — задумчиво проговорил Виталий.
Он действительно сейчас так думал, совершенно забыв, что пред ним его мать.
— Ты что такое говоришь, сынок?!! — вскричала она, слышать такие слова от сына было больно, страшно и… обидно.
— Если тебе себя не жалко, то ты хоть нас с отцом пожалей! Ты что?! Если ты не можешь так, потому что она тебя любит, сделай что-нибудь, чтобы она разлюбила тебя. Покажи себя с плохой стороны.