Специалист по нежити
Шрифт:
— Н-да… — произнес он вслух. — Как же так?
Матвей молча развел руками.
— Куда трупы нападавших сложили? — поинтересовался Кравченко, стараясь не смотреть на лежащую у обочины груду, прикрытую черным плотным брезентом. Там, под ним, находилось явно что-то человеческое, мертвое, и взгляд, помимо воли, упорно возвращался к ее созерцанию.
— Там, — махнул рукой Мохов. — Подальше.
— А это? — кивнул Анатолий на брезентовую груду.
—
— Ну, что же, — вздохнул Кравченко и едва не споткнулся о сплюснутое, оплавившееся рулевое колесо, — пошли дальше.
Они лежали вместе, рядом на расстеленном брезенте, словно братья: два молодых парня, черные, окровавленные, мертвые.
Анатолий присел на корточки.
— Здорово вы их, — заметил он.
Пуля вошла одному из нападавших прямо в глаз, разнеся половину черепа. У второго черная дырка зияла ровно посередине крупного лба.
— Идентифицировали?
— Сняли отпечатки, сделали фотографии. Отправили в офис по Интернету. Но так, навскидку, конечно, не знаем.
— Ясно. Ничего с собой у них, естественно, не было.
— Естественно, — согласился Мохов. — На дело же шли.
Анатолий вытянул руки вперед над телами, сосредоточился. Потом покосился на Мохова.
— Ты ведь у нас недавно?
— Две недели, — заинтересованно ответил тот.
— Тогда ладно, — поднялся Анатолий на ноги и отряхнул руки. — Наших и этих типов — забираем. Пусть все будет чисто и спокойно, верно?
— Нет тела, нет дела, — кивнул Матвей. — А что это вы сделать хотели?
Анатолий с хрустом размял шею.
— Ребят предупреди, — распорядился он, доставая мобильник. — А то, я думаю, милиция здесь уже совсем скоро нарисуется.
— Ага, — разочарованно кивнул Матвей и повернулся.
Анатолий набрал номер, глядя Мохову вслед.
— Антон? — спросил он, когда на другом конце подняли трубку. — У меня плохие новости, Антон.
Вадим Немченко
Машина стояла у самого конца стоянки.
Обычная девятая модель «Жигули» с сильно тонированными стеклами. Однако, под капотом ее, как помнил Немченко, скрывался мощный форсированный двигатель вкупе с доморощенным блоком турбонаддува, превращавшие рядовую машину в горластого и прожорливого на бензин монстра.
— Что-то он рано, — посмотрев на часы, заметил Сашок.
— К сорока годам даже самые последние раздолбаи становятся пунктуальными, — зевнув, сказал Немченко. — Время начинает наступать на пятки.
Сашок
— Не бери в голову, — усмехнулся Вадим. — Тебе это не грозит.
— То есть как?
— А вот так, — потянулся Немченко на сидении. — Помнишь, песня такая была? Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым…
— Мы ее в школе на смотре строя и песни пели, — буркнул Сашок.
— Ты — запевал?
— Я знамя нес. Вместо знаменосца, который с расстройством желудка из сортира не мог вылезти.
— А-а, — понимающе протянул Вадим. — Питательный завтрак в школьной столовой?
— Не-а. Мамкины бутерброды с пургеном. Очень мне хотелось знамя понести.
— Жестко, — поднял правую бровь Немченко. — Значит, ты уже в юном возрасте отличался добротой и отзывчивостью?
— А то, — подытожил Сашок экскурс в свою биографию.
— Как думаешь, у них получилось? — доставая пистолет из бардачка, спросил Вадим.
Саня уверенно кивнул.
Вадим снял предохранитель и передернул затвор. Засунул пистолет под ремень, невольно поежившись от холода металла. В рубашке навыпуск, в льняных мятых брюках и старых кроссовках он напоминал ленивого и праздного дачника, спутавшего сезон и приехавшего на станцию за очередной порцией теплого разливного пива.
Правда, Саня немного портил образ. Тоже мне, вырядился, недовольно подумал Немченко, окинув взглядом его строгий костюм, рубашку с галстуком и сверкающие даже во мраке салона дорогие ботинки.
Сашок расстегнул пуговицы на пиджаке.
— Жарко? — посочувствовал Немченко.
— Пистолет доставать неудобно, — ответил тот, рассматривая «девятку» на краю стоянки. — Когда же это он ее затонировать-то успел?
— А разве вчера тонировки не было? — невольно удивился Немченко его наблюдательности. Нехорошее предчувствие заворочалось у него внутри тяжелым комом.
— Вроде бы нет. Идем?
— Погоди секунду, — произнес Вадим, настороженно оглядываясь. — Что-то не нравится мне все это.
К десяти часам утра площадь при станции обычно вымирала. Из торгашей оставались лишь самые стойкие и те, кто уже не мог передвигаться самостоятельно. Обе категории местных жителей дремали на низких складных стульчиках, старательно делая вид озадаченности торговлей. Впрочем, были и живые. Кто-то лениво отмахивался от последних октябрьских мух. Кто-то покуривал, щуря глаза на солнышке. Девушка с края лотков мотала головой в больших пыльных наушниках сосредоточенно глядя в никуда.
Захолустье, жара.