Специалист в Сибири. Немецкий архитектор в сталинском СССР

Волтерс Рудольф

Женщины, которые в России пользуются хваленым, возведенным в степень равноправием с мужчиной, должны тяжело бороться и заслуживают всяческого сочувствия. Они вынуждены работать так же, как мужчина, чтобы себя прокормить. Многие их них, слишком слабые и женственные, чтобы рано вступить в борьбу за выживание, пользуются первым подходящим случаем, чтобы выйти замуж. На это их чаще всего толкает голод.

Особенно трагически обстоит дело с дочерьми старых буржуа, которых не пускают в школу и у которых нет никакой возможности получить профессиональное образование. Они выходят замуж почти всегда по необходимости и только за мелких пролетариев, которым из-за брака с «бывшей» нечего терять. Я познакомился в Новосибирске с некоторыми заслуживающими сочувствия женщинами и узнал их трагические истории. Для них существует только одна, очень слабая надежда — когда-нибудь уехать за границу. Мы, иностранцы, часто становились объектом ловли, и кого только из немецких специалистов страстно не просили: «Женитесь на мне, тогда я получу немецкое гражданство и меня должны будут выпустить из России. На границе мы разведемся — дальше я поеду одна».

Иностранец был для всех женщин, так сказать, высшим существом и пользовался соответствующим почитанием. Особенно «бывшие» любили людей из «капиталистического» мира, и не только для того, чтобы получить материальные преимущества. Во время прощания в бюро перед моим отъездом из Новосибирска одна молодая девушка, которую я обучал, как и всех прочих, но на которую никогда особенно внимания не обращал, сунула мне в руку письмо, прочесть которое я должен был уже в поезде. Она была из «бывших». В письме было написано:

«Прощайте, уважаемый Рудольф Германович!

Этим прощальным письмом я прошу Вас принять мою огромную благодарность за все, за все, что Вы для меня сделали. Я никогда не забуду часы занятий, на которые Вы с таким тактом и вниманием тратили столько сил. Простите меня, что я иногда смеялась над Вашим русским языком, это была только шутка.

Рудольф Германович, я рада за Вас, что Вы вырвались и покинули этот проклятый Новосибирск. Я знаю, что Вам было противно видеть и слышать столько грязного и ужасного, но что делать? Таков наш грубый русский народ. О как я их ненавижу, этих Поповых, Алексеевых и т. д. Они бестактны, у них нет понимания красоты. Я не хочу писать о Ваших достоинствах, но скажу, что уважаю Вас как порядочного, тактичного человека, который понимает красоту.

Извините, что я так много пишу того, что Вам наверняка неинтересно, — хотя нет — однажды Вы сказали, «В черноволосых таится огонь». Это письмо — искра того огня.

Я не хочу писать Вам признание в любви, до этого не дошло, но я открыто говорю, что Вы мне нравились…

Когда Вы уедете далеко-далеко от Сибири, возможно, Вы будете иногда вспоминать маленькую Соню, которая не забудет Вас никогда в жизни.

Разрешите мне еще раз сказать Вам огромное спасибо. Начатое с Вами обучение я в любом случае продолжу. Это дело мне нравится.

Рудольф Германович! Если Вы вдруг вернетесь в Россию, и будете жить в другом городе, и Вам потребуется такой работник как я, напишите мне, пожалуйста. — я приеду.

Я желаю Вам приятного путешествия и всего, всего хорошего. По русскому обычаю, я Вас крепко целую. Соня».

Я решил возвращаться в Германию длинным путем через Туркестан вместе с другим немецким специалистом, который уже отработал в Сибири два года. [21]

Как раз тогда на судебной сцене разыгрывался знаменитый процесс против англичан из фирмы «Метро Викерс». Все газеты самым широким образом освещали ход процесса и предвосхищали результат еще вовремя предварительного следствия ГПУ Среди иностранцев тогда циркулировало для подписи письмо приблизительно следующего содержания:

21

Фридрих Каспар Давид, немецкий живописец-пейзажист (1774–1840).

«Мы, иностранные рабочие и специалисты, решительно осуждаем предательскую деятельность английских инженеров и вновь заявляем, что мы приложим все наши силы для построения социализма».

Печально, что такого рода бумажонки, предназначенные для газет, были подписаны многими немецкими специалистами из страха перед профсоюзами и партией.

В это время Адольф Гитлер стал рейхсканцлером и для нас, немцев, ситуация в целом обострилась. Для русских это событие было полной неожиданностью, товарищи окончательно потеряли последнюю надежду на мировую революцию. Но буря быстро улеглась после того, как неожиданно для русских гитлеровское правительство признало Берлинский договор. Тогда в прессе прозвучали первые дружественные нотки в адрес Германии.

У меня лично Отношения с партией и профсоюзами были давно испорчены, в первую очередь из-за моего нежелания участвовать в пропагандистской деятельности со всей ее болтовней, поэтому я был рад, что работа в России подошла к концу.

На выполнение предотъездных формальностей ушли долгие дни, пока я не получил все необходимые бумаги, за исключением выездной визы, которую мне не дали, объяснив, что это я должен урегулировать в Москве. Этой любезностью я был обязан своему лучшему другу, партийному шефу, для которого давно был бельмом на глазу.

Настал день отъезда. Мы с коллегой запаслись всеми продуктами, которые сумели достать, обсыпали себя и наш багаж нафталином и поехали на вокзал. Это было 17 апреля. Несколько дней назад наступила оттепель, и в то время как по ночам температура доходила до 10 градусов холода, днем дороги и улицы представляли собой сеть бурных потоков и ручьев, по которым растаявшие снежные массы кратчайшим путем стремились к Оби. Река была еще замерзшей, но кое-где над загаженным льдом скопились огромные массы воды. Не только из-за жуткой грязи люди не отваживались теперь ночами выходить к окраинам города, хуже стало с безопасностью. Фонарей в городе не было вообще, и теперь, когда исчез отражающий эффект снежного покрова, ночи стали такими темными, что руки перед собой было не разглядеть. Случаи, когда на пустых улицах на людей нападали и отнимали одежду, угрожающе участились.

Настало время покидать Новосибирск, и мы были счастливы наконец оказаться в поезде вместе с семью огромными местами багажа. Плацкарты в единственный мягкий вагон «Турксиба» нам достал один сотрудник ГПУ за небольшое тайное вознаграждение. Мой верный друг Володя и его жена проводили нас на вокзал, завидуя тому, как мы путешествуем по миру и возвращаемся назад — в «проклинаемую» капиталистическую Европу.

Туркестан

Проводницы-ударницы. Турксиб. Ташкент. Трудности с билетами. Самарканд. На Бухару. Без паспорта. Тимур Великий. Любезность ГПУ.

В нашем поезде было восемь вагонов допотопной конструкции и среди них один мягкий, в котором мы и сидели. Вагоны были свежепокрашены, и на каждом стояло красными буквами «Турксиб». К большому счастью, нам удалось получить одно из четырех двухместных купе. Полки были немного уже, чем в поездах транссибирской дороги, но — для меня это было самым главным — длиннее, чем в немецких спальных купе. С нашим купе граничило купе предводительницы ударной бригады проводниц. В каждом вагоне было две такие проводницы, сменявших друг друга через 12 часов. Их работа состояла в том, чтобы раз в полчаса, на каждом разъезде одноколейного участка дороги стоять на подножке поезда, вооруженными днем зеленым флажком, а ночью лампой, и отгонять беспризорных и зайцев, которых здесь, как и всюду, было полно.