Спецкор. Любовь и тигры
Шрифт:
Подставляя лицо солнцу и легкому ветерку, наслаждалась некоторое время покоем, потом глянула вниз. Небольшая лагуна перед причалом залита светом, солнечные зайчики скачут по ущелью, придавая нарядный вид даже хмурым скалам. Сама бухточка сверху выглядит сошедшей с картины Айвазовского. Пронизанная лучами солнца насквозь вода, и видно, кажется, каждую песчинку на дне. Сходство с картинами великого мариниста усиливала жертва кораблекрушения, цепляющаяся посреди всего этого рая, за жизнь и обломок доски… Что?!!
Пока подумывала, не упасть ли мне в обморок, или всё-таки обойтись просто легким шоком, ноги уже несли вниз по пролетам крутой лестницы.
Самое обидное, что выбежав в итоге на причал, чудом не свернув заодно и шею, стала по нему метаться в поисках неизвестно чего — никаких средств спасения утопающих тут не было и в помине. Или унесли куда, или никому в голову не пришло, что можно утонуть в этой луже буквально в десяти метрах от причала. А теперь эти метры казались шире океана.
Утопающий тоже мне ничем помочь не пытался, видимо пребывая без сознания, вон и язык между клыков вывалил. Язык? Клыки?! Издав запоздавшее — ‘Ой!’, застыла, потом попыталась ретироваться к лифту, медленно пятясь от неведомо как занесенного под дверь дома звереныша, да не тут-то было! Одно ухо мигом развернулось в мою строну и я, судорожно вздохнув, вновь замерла.
А затем открылись подернутые пленкой глаза и встретились с моими… Сама не поняла, как снова оказалась на краю причала уже на коленях:
— Эй, Кроха, — ничего лучшего в голову не пришло, а так я звала своего первого щенка, — ну плыви сюда, маленький! Давай же. Еще немножко!
И ведь нельзя сказать, что не было понимания — не детская игрушка ведь, а хищный зверь. Но поделать ничего с собой не могла. А когда он словно понял и начал приближаться, наверное, отталкиваясь или гребя задними лапами, передними намертво вцепившись в спасительную деревяшку, сердце чуть из груди не выскочило. И почему-то казалось, что это именно детеныш…
— Давай, Кроха, еще чуть-чуть! Молодец! Умница!
А всё только начиналось. И что дальше? От мысли — как вытаскивать на причал зверя, пусть и маленького, но явно не намного легче меня, чуть снова не впала в отчаянье. Додумалась сорвать с головы и бросить ему конец скрученного полотенца, единственное, что было под рукой. И только в последний миг поняла, что если он действительно ухватится за него лапами, то просто сдернет меня в воду. Однако опасения не оправдались — в полотенце Кроха вцепился зубами, видимо, не рискуя отпустить доску. При попытке потянуть его вверх, на глаза навернулись слезы обиды, сил явно не хватало даже слегка приподнять, не то, что вытащить из воды этот промокший комок шерсти. А ведь, похоже, малыш при смерти!
— Ну, помоги же мне! — взмолилась сердито, упрямо пытаясь его вытянуть. Ну и пусть, кажется, бесполезно, надежда умирает последней!
Сердце стучало, как бешеное, руки уже казались чужими, не выдерживая напряжения, когда несчастный звереныш, наконец, встрепенулся. Может, услышал, понял меня. Или сам пришел к выводу, что ‘спасение утопающих, дело рук самих утопающих’. Не выпуская полотенца, он рискнул ухватиться лапой за край причала, когти прочертили глубокие борозды по деревянному настилу и вцепились намертво. Потом рядом с первой лапой появилась вторая, и звереныш, будто получая ускорение от моих мизерных, но не совсем тщетных усилий, подтянулся на передних лапах. Над краем причала появилась круглая голова с большими треугольными ушами, потом середина груди и, наконец, на край легла третья лапа.
Можно праздновать победу, но не осталось сил, потому просто смотрела, как звереныш перекатился на спину и замер, обмякнув, и так и не выпустив из зубов полотенце. Я охнула, подозревая, что все усилия были напрасны. Серые губы, белые с синими прожилками перепонки на лапах, еле слышное прерывистое дыхание, замедленные движения, пленка на глазах и бледный почти белый язык. Из глубин памяти вылезло слово без смысла и содержания — ‘гипотермия’, убейте, не помню, что оно значит, но явно что-то очень плохое. Круглая голова, широкие скулы, треугольные большие уши, полное отсутствие хвоста, рыжая в черных разводах средней длины шерсть, громадные ‘лемурьи’ глаза и самое главное — перепонки на лапах — точно не медведь, а скорее всего и не лев! А кто же? Было в нем даже что-то от человека, или обезьяны, а может, показалось? Таких зверей вообще не существует… — на Земле. Но здесь-то не Земля! Надо было внимательней местную фауну изучать, хотя бы знала, чего от него теперь ждать.
Одно было ясно, зверушка находилась на последнем издыхании. Видимо, весь запас жизненных сил ушел на плескание в холодной воде, на борьбу со стихией.
Э, нет, так не пойдет! Я вскочила с колен, собираясь хоть что-то сделать, чтобы его спасти. Удивительно, но на мои слабые рывки за второй конец полотенца последовала реакция. Чудо-юдо неуверенно встало на лапы и медленно двинулось туда, куда я тянула — к лифту. Всего-то несколько метров, но радовалась я преждевременно. Звереныш наступил на полотенце и, потеряв ‘поводок’, снова прилег, закрывая глаза. Поднять и заставить двигаться эту кучу мокрой и холодной шерсти удалось, только ухватив за загривок. Так мы в лифт и заползли, где я загнала его в угол, придавив у стенки коленом, на всякий случай, чтоб не упал. Но он все равно сполз вниз, а на все увещевания только лизнул щиколотку. Всё понимает ведь!
— Только не умирай, Кроха, — пробормотала я. Казалось, лифт полз наверх целую вечность.
Выволочь эту мокрую тряпку из лифта удалось, но, кроме загривка, ухватив еще и за ухо — заскулил жалостно, но огрызнуться даже не попробовал. И то счастье, потому что за всей этой возней возможная опасность забылась напрочь. Ясно я понимала лишь одно — надо немедленно его согреть. Вот только по дороге к спальне упали мы уже дважды, а подняться во второй раз не смогли. Зверушка пробовала еще ползти, но хватило ее ненадолго. Так и осталась лежать посреди гостиной на втором этаже. Смотрела только жалостливо на мои бессильные слезы и попытки поднять, да пробовала свернуться калачиком. Выходило, что ему все хуже, и глаза почти закрывались. Ничего у меня не получилось?!
Тут, наконец, сообразила, что вообще-то мы уже в доме. И сама удивилась — ‘а куда я его волоку?’. Вытерев слезы и попросив ждать меня здесь, словно он мог куда-то деться в таком состоянии, побежала в спальню. В гардеробной, уже на две трети заполненной моими вещами, аккуратно развешенными и разложенными по полкам, отыскала пару теплых одеял. То, что нужно! Для чего они в таком климате, не поняла, но обрадовалась сильно. Найдя несчастного Кроху там же, где и оставила, в том же положении, немножко покружила вокруг, не зная, как половчее его завернуть.